Сами боги. Научно-фантастический роман
Шрифт:
И вот теперь, когда Денисон вяло пережевывал нечто, отдаленно напоминавшее телятину под ореховым соусом, Селена вдруг сказала:
— Бен, вы все время молчите. И так уже неделю.
— Ничего подобного! — возразил Денисон, сдвинув брови.
— Нет, это так! — Она поглядела на него с дружеской озабоченностью. — Не знаю, многого ли стоит моя интуиция вне физики, но, по-моему, вас тревожит что-то, о чем вы не хотите мне рассказать.
Денисон пожал плечами.
— На Земле поднялся
— Вернуться на Землю?
— Да. По-видимому, и я попал в герои.
— И вполне заслуженно.
— Полное признание моих заслуг — вот что мне предлагают, — задумчиво произнес Денисон. — Любой университет, любое государственное учреждение будут счастливы предложить мне место на выбор.
— Но ведь вы этого и хотели?
— Хочет этого, по-моему, Ламонт. И хочет, и несомненно получит, и будет рад. А я не хочу.
— Так чего же вы хотите?
— Остаться на Луне.
— Почему?
— Потому что это клинок человечества, и я хочу быть частью его острия. Я хочу заняться установкой космонасосов, а устанавливать их будут только здесь, на Луне. Я хочу работать над паратеорией с помощью приборов, которые способна создать ваша мысль, Селена… Я хочу быть с вами. Но вы, Селена, вы останетесь со мной?
— Паратеория интересует меня так же, как и вас.
— А разве Невилл позволит вам продолжать?
— Бэррон? Мне? Вы стараетесь оскорбить меня, Бен?
— Что вы!
— Или я неправильно вас поняла? Вы ведь намекнули, что я работаю с вами по указанию Бэррона?
— А разве не так?
— Да, он мне это предложил. Но работала я с вами не потому. Я сама этого захотела. Вероятно, он воображает, будто может мной распоряжаться по своему усмотрению, но это верно лишь до тех пор, пока его желания совпадают с моими — вот как было в случае с вами. Меня возмущает, что он думает, будто я ему подчинена, и меня возмущает, что так думаете вы.
— А ваши отношения?
— Но при чем тут это? Если рассуждать подобным образом, то почему, собственно, он должен распоряжаться мной, а не я им?
— Так значит, вы можете и дальше работать со мной, Селена?
— Конечно, — ответила она холодно. — Если захочу.
— Но вы хотите?
— Пока да. И тут Денисон улыбнулся.
— Теперь я понимаю, что всю эту неделю меня грызла тревога — а вдруг вы не захотите или не сможете. И я подсознательно боялся завершения экспериментов: ведь это могло означать, что мы с вами расстанемся. Простите меня, Селена. Я не хочу докучать вам сентиментальной привязанностью дряхлого земляшки…
— Ну, ваш интеллект, Бен, дряхлым
Наступило молчание. Улыбка Денисона увяла. Потом он снова улыбнулся, но уже механически.
— Завидую своему интеллекту, — пробормотал он, отвернулся, покачал головой и опять поглядел на Селену.
Она смотрела на него почти с тревогой.
— Селена, — сказал он, — протечка между вселенными не исчерпывается только энергией. По-моему, вы об этом уже думали.
Молчание затягивалось, становилось мучительным, и наконец Селена сказала:
— Ах, это… Они продолжали смотреть друг на друга — Денисон смущенно, а Селена почти виновато.
18
— Я пока еще не обрел свою лунную форму, — сказал Готтштейн. — Но знали бы вы, Денисон, чего мне стоило обрести земную форму! А вам, пожалуй, это и вовсе не удастся. Так что лучше оставьте всякую мысль о возвращении.
— Я и не думаю об этом, — сказал Денисон.
— Жаль, конечно. Вы были бы там первым человеком. Ну, а Хэллем…
— Мне хотелось бы поглядеть на его физиономию, — вздохнул Денисон с некоторой грустью. — Впрочем, это не слишком похвальное желание.
— Львиная доля, конечно, достанется Ламонту. Он ведь там, в самой гуще событий.
— Я рад. Он меньшего и не заслуживает… Так вы считаете, что Невилл действительно придет?
— Безусловно. Я жду его с минуты на минуту… А знаете что? — произнес Готтштейн заговорщицким шепотом. — Пока его еще нет… Хотите шоколадный батончик?
— Что?
— Шоколадный батончик. С миндальной начинкой. Но только один! У меня их мало.
Недоумение на лице Денисона сменилось недоверчивой улыбкой.
— Настоящий шоколад?
— Да.
— Ну коне… — Вдруг его лицо посуровело. — Нет, спасибо.
— Нет?
— Нет! Пока шоколад будет таять у меня во рту, я затоскую по Земле. По всему, что есть на ней. А этого я себе позволить не могу и не хочу… Не угощайте меня шоколадом. Не показывайте мне его. Я даже запаха его боюсь.
Готтштейн смутился.
— Вы правы, — сказал он и неловко переменил тему. — Сенсация вышла колоссальная. Конечно, мы попытались замять скандал с Хэллемом. Он сохранит какой-нибудь из своих почетных постов, однако реального влияния у него не будет.
— Сам он с другими так не деликатничал, — заметил Денисон, но без особого жара.
— Это ведь не ради него. Наука не может не понести значительного ущерба, если вдруг объявить дутым авторитет, который столько времени слыл непререкаемым. А добрая слава науки важнее личной судьбы Хэллема.