Самоцветные горы (Волкодав - 5)
Шрифт:
Аптахар открыл рот. И закрыл. Потом снова открыл - и теперь уж не закрывал до тех пор, пока не помянул все до единой чешуйки коварного Хёгга, в особенности же те, что имели отношение к его охвостью и паху.
– Во имя пупка Роданы, глубокого, словно пещера, и Её ягодиц, подобных двум каменным лбам, разделённым ложбиной!..– произнёс он наконец, завершая словесное оберегание.– Может ли быть, почтенная Ангран, что это действительно ты?..
Старуха в ответ усмехнулась:
– А ты, верно, надеялся, что меня здесь в первый
Молодые воины, никогда не бывавшие на острове Закатных Вершин, с почтением и даже не без некоторой робости слушали их разговор. Кто такая Ангран, "одна в горе", было известно каждому.
– Твой внук...– не особенно связно выговорил Аптахар. Язык у него всю жизнь был без костей, но тут он просто не знал, с какого боку начинать объяснять. Столько всего нужно было упомянуть, да всё сразу! И Аптахар сбивчиво продолжал: - С ним был ещё венн, который... ну, кровный враг. И этот... паскудник, с корабля сбежал и мешок венна упёр...
– Я знаю, - отмахнулась старуха.– За ними погнались одичавшие. И загнали в Понор.
– Кто?– переспросил Рысь. Он уже косился на крышку палубного люка, под которой в трюме сохранялось оружие.
– Одичавшие, - повторила Ангран.– Дети наших рабов. Я пыталась помочь им остаться людьми, но не совладала. Наверное, так было предопределено... Она вздохнула и оглянулась на остров, чтобы негромко добавить: - Иным в назидание.
Рысь нехорошо прищурился. Ему не было дела ни до назиданий, ни до предопределений, ни до того, откуда берутся некоторые легенды. Он знал одно. Кто-то Посмел напасть на его кунса. Значит, этот кто-то не должен был увидеть нового дня. Он уже обернулся к остальным молодцам, благо возле "косатки" собрались все, кроме дозорных...
– Остановись!– Ангран лишь чуть-чуть повысила голос, но Рысь так и замер с приоткрытым ртом, на середине начатого движения.– Какие бы приказы вам ни оставил мой внук, тебя-то никто ещё не избрал предводителем, продолжала старуха.– Значит, не тебе и распоряжаться.
Она помолчала, обводя глазами могучих, воинственных, горящих неутолённой местью парней. Её глаза, серые, цвета осеннего дождя пополам со снегом, по очереди остановились на каждом, и все без исключения, один за другим, потупились перед нею.
– Моего внука больше нет здесь, на острове, - несколько смягчившись, сказала Ангран.– Он ушёл в Понор, и с ним те двое.
– Мы последуем за ними...– тихо предложил Рысь.
– Когда они ушли, Понор завалило, - был ответ.– Туда больше нет хода. И, вероятно, не скоро будет. И потом, разве ты бросил бы корабль?
Рысь ещё ниже опустил голову. Корабли, особенно боевые "косатки", сегваны не бросали никогда и ни при каких обстоятельствах. Даже спасаясь от вечной зимы, даже уходя по льду с родных островов - тащили их с собой на катках.
– Мы встретим моего внука!– провозгласила Ангран.– Но не здесь. Мы пересечём море и посетим
Отчего-то ни у кого не повернулся язык назвать её слова безумным пророчеством. Аптахар лишь спросил:
– Но откуда тебе всё это известно, почтенная?
– Подруга поведала мне, - с той же безмятежной уверенностью ответствовала Ангран.
– К-какая подруга?– Аптахар тщетно силился что-то сообразить.
– Та, что иногда приходила скрасить моё одиночество, а сегодня проводила меня сюда. Я многое узнала от неё и многому научилась.
Только тут воины вспомнили маленькую женщину, что по-доброму улыбнулась им, а потом как-то незаметно ушла.
– Она вернётся, чтобы отправиться с нами, или нам её разыскать? спросил Рысь.
– Не такова моя Подруга, чтобы разыскивать ее для плавания на корабле, - усмехнулась Ангран.– Она приходит, когда пожелает и куда пожелает, и нет ей надобности ни в парусе над головой, ни в палубе под ногами.
В другое время и в других устах подобные слова прозвучали бы как неоспоримый признак безумия. Но только не сейчас и не здесь, в виду трёх вечно клонящихся к закату снеговых вершин, которым старуха Ангран выглядела четвёртой и отнюдь не младшей сестрой.
Она взошла, а вернее, восшествовала по мосткам на палубу корабля и опустила на доски небольшой узелок, содержавший, как поняли мореходы, её небогатые пожитки, загодя собранные в дорогу. И правда, много ли имущества нужно женщине, которую ещё двадцать зим назад собственный сын счёл ожидающей смерти старухой? Запасная рубаха (если только она вообще у неё была, в чём Аптахар, например, сомневался), да крючок для вязания, да камушек из-под родного порога...
По приказу кунса Винитара "косатку" не вытаскивали на песок. На случай возможной опасности она стояла готовая к немедленному отплытию: на якоре и растяжках, у приглубого берега, где ей не мог устроить ловушку некстати начавшийся отлив. Уже без дальнейших приказов мореходы принялись отвязывать канаты, зачаленные за выступы валунов, и снимать с паруса плотный кожаный чехол, сохранявший его на стоянке от дождя и сырого тумана. "Косатка" готовилась уходить. Запасы пресной воды были пополнены без промедления, в первый же день, а что касается пищи - какой же морской сегван, да находясь в море, когда-либо оставался без пропитания?..
Вот уже затащили на борт и убрали под палубу мостки, обрывая тем самым последнюю пуповину связи с землёй. Старуха обернулась к берегу и широко раскинула руки, словно желая обнять.
– Прощай, остров!– громко проговорила она, и печальное эхо внятно отозвалось на её голос:
"Прощай..."
– Двадцать зим прожила я здесь одна, ожидая возвращения внука. И, право, не худшими в моей жизни были те зимы...
"Не худшими", - согласилось эхо.
– Ты поил меня и кормил, ты давал мне силы переживать утрату друзей...