Самодурка
Шрифт:
В ней много сейчас красоты, а т а к а я к ра с о т а - большая сила и именно та сила, которая может и должна мир двигать. Если бы вы знали, как я ясно чувствую... что мне поручили что-то важное, а я занялась пустяками и почти забыла об этом важном, а его легко могут расхитить, и я буду нищая, нищая."
Со всей искренностью своей импульсивной натуры Комиссаржевская старалась передать друзьям то, что чувствовала - иногда сбивчиво, путано, иногда - попадая в точку! Казалось, сквозь времена Вера Федоровна наблюдала за Надей, быть может, потому что они были в чем-то похожи...Она протянула ей руку помощи, говорила
"Вы помните сказку о Царе Салтане, помните, как сын царя... которого пустили в море... в один прекрасный день потянулся в бочке, встал, вышиб дно и вышел прочь. Мне кажется, в жизни каждого человека бывают такие моменты, надо только "потянуться, встать и выбить дно", но одни его пропустили, другие не заметили, третьи кто сознательно, а кто бессознательно заставили замолчать в себе это требование, а вот по какому-нибудь ( случаю ) выпадет минута, когда прислушаешься к себе и вдруг она совпала с тем моментом, когда требование это заглушило все голоса. Все кругом что-то не то и это не то - не в других, а в тебе! Не так все надо, все иначе - надо "потянуться, встать".
И прочтя эти строчки письма, Надя убедилась вдруг - разом, не думая, не рассуждая, - что миг, когда надо потянуться и встать, настал для нее... Что история с котом - это прыжок над бездной, вопрос, заданный свыше, и от того как она на него ответит, зависит вся её жизнь.
4
Было четверть шестого.
Надю клонило в сон...
По мосточку, перекинутому над оркестровой ямой, она проскользнула в зрительный зал и пристроилась сбоку в партере, стараясь не привлекать внимания.
На сцене устанавливали декорации второго акта "Баядерки" - старинного балета Мариуса Петипа на музыку Минкуса, возобновленного Бахусом в новой редакции. Сегодня - в сочельник под Рождество шла первая сводная репетиция с оркестром.
Спешить было некуда, на вокзал можно было не ездить - нынче по расписанию абаканского поезда не было, о чем Надя загодя предупредила своих охранников - вот уже третий день они исправно сторожили подъезд её дома и встречали на Курском злополучный состав "Абакан - Москва".
По всем расчетам Василий Степанович вот-вот должен был появиться, но его все не было... а Надя смертельно устала. Ей вдруг захотелось просто незаметно посидеть в зале и поглядеть репетицию. Так и сделала. Удобно откинувшись на мягкую спинку кресла, она вытянула скрещенные ноги, поплотней запахнула на груди махровый халат, - как покойно, как хорошо! Никто её не видит, никто не тревожит, - в зале тишь, полумрак... забытье.
Она замерла в предвкушении радости - того восторга, который дарил ей Большой Балет. Захотелось раствориться в этом восторге, предаться ему без остатка, позабыв все... все! Словно живою водой умыться...
Да, он был уж не тот, что прежде, - балет Большого! Но все же, все же... Она верила в него. Душу вкладывала в него. Она ждала.
На сцене в лиловатом халате до пят появилась Маша Карелина исполнительница роли Гамзатти, дочери индийского раджи. С нею Бахус. Увлеченно объясняет что-то, показывает - седой, сухощавый, изломанный.
Наде вдруг стало жаль его - последние дни доживала его разоренная, когда-то поистине великая империя! И это стало ей вдруг так ясно, что слезы помимо воли навернулись на глаза... Ведь эта империя - часть её жизни. И Бахус, творец целой эпохи в истории русского балета, уже не принадлежит настоящему - он обратился в соляной столб, подобно жене Лота, посмевшей обернуться назад, несмотря на запрет!
Да, - подумала Надя, - как художник он уже мертв, живой дар угас в нем. Это ведь тоже выбор: либо творчество, либо власть. А Бахус выбрал второе. Может быть, это и не было для него осознанным шагом: просто тяга к утверждению своего "я" здесь, на грешной земле, в амбициозном пространстве званий и титулов, оказалась в нем сильнее огня... неслышного гула пламени, зова, который уносит прочь от земных сует. Можно сказать и так, усмехнулась она про себя, - что сила гравитации загасила в нем тот огонек, который нагревает воздух в воздушном шаре, чтобы корзина с воздухоплавателем взмыла под облака... Он стал слишком тяжел, наш Бахус... Четвертый балет наследия возобновляет - и это спустя восемь лет после последней оригинальной авторской постановки. Вот и выходит, что прошлое для нас - самая живая реальность! Больше жить нечем.
Она полуприкрыла глаза, на миг все поплыло... но, тряхнув головой, отогнала дрему - уж очень хотелось поглядеть репетицию.
Надя глядела на сцену, но незваная ностальгия все крепла - она укрыла лицо в ладонях. Какие прекрасные творения дарило нам прошлое! Ими-то и дышим, в них черпаем силы, чтобы хоть как-то перемочь безвременье.
Фокин, Горский, Нижинский, Павлова, Карсавина, Спесивцева... Дягилев. Ворожба Русских сезонов! Этого мы не ведаем, это для нас легенда - матовая призрачность фотографий, ирреальная яркость эскизов Бакста и Головина, только ещё больше подтверждающая невозможность живого прикосновения...
А вот недалекое прошлое - Большой балет семидесятых - это мы знаем, видели. Это уже живая легенда! Сколько же было откровений и каких! Танец царствовал на художественной арене времени и всею своей духовной сущностью сопротивлялся тотальной власти социума. Он был наивен и человечен в глухую бесчеловечную эпоху. И всю свою теплоту и задушевность воплотил в хрупкой фигурке маленькой женщины... Балерины!
Надя в который раз подумала об Анне Федоровой - её искусство воплотило образ одинокой в своем избранничестве души. Души, вдыхающей безысходность времени - его бремя - и улыбающейся ему... сквозь слезы.
Безнадежный, свинцовый, убивающий век, как ты был прекрасен в своем рождении! Какие песни слагали тебе поэты! А ныне... У тебя слишком мало времени, а на ностальгию его совсем не осталось - некогда исходить слезами, сетовать на обморочный быт и трагическую историю. Впереди - время нового рубежа. А из века в век рубеж веков - это время раскрепощения сил, время обновления и нового качества. А тут не века сменяются - тысячелетия!
И все это случится и сбудется, а пока... Тени прошлого витают над нами. Над театром, с которого сыплется штукатурка... Время искусства держит паузу. Оно замерло в предощущении чего-то важного, что случится и сбудется в начале нового века. А пока только тени прошлого... но какие земные тени!