Шрифт:
Скоро я умру.
Приближение смерти меня не пугает. Ведь это уже не я — только моя тень, жалкий призрак человека, которым я когда-то был. Этот человек потерял всё, что мог потерять. Пришло время потерять последнее.
Я не знаю, куда меня ранило. Скорее всего, перебит позвоночник. Я не чувствую тела и понятия не имею, есть ли у меня ещё руки и ноги. Осталась только голова, но я не могу её повернуть. Лишь глаза и уши до сих пор верны мне. И ещё я могу говорить. Недавно решил проверить и сам себя испугал — так дико прозвучал мой возглас в окружающей тишине.
Тишина… ему показалось
Рядом стоит машина, которая поддерживает моё угасающее существование. Я не могу её видеть, но знаю: она тут. С её помощью специалист мог бы вернуть мне настоящую, полноценную жизнь. Но кто на это пойдёт? Если бы сюда добралась Ин-Кинтар… но что она теперь может? Впрочем, пускай бы даже могла…
Ин-Кинтар… сколько раз я смотрел на неё, а видел тебя. Вот и сейчас: стоит закрыть глаза, и твоё лицо снова передо мной. Я прошу тебя: не надо, пожалуйста. Оставь меня в покое, я не хочу смотреть в твои глаза. Не потому, что они напоминают о том ужасном дне. А потому, что знаю: ты бы не хотела, чтобы я мстил. Он и так наказал себя, сказала бы ты. Поэтому я сам во всём виноват. Я мог бы ещё жить, если бы не выступил против Кам-Хейнаки, если бы не разнёс этот чёртов Чентраг…
Жить… какая ерунда.
Жить и продолжать карабкаться вверх? Жить и быть причиной множества смертей и несчастий? Зачем? Ведь ты уже никогда не будешь рядом со мной. Что бы человек ни делал — главное, чтобы он мог сказать: «я сам этого хотел». Могу ли я так сказать? Ведь я даже не знал, чего хотел. У меня не хватило сил выбрать — и я потерял всё. Если мне не смогла помочь ты — не смог бы никто.
Почему я до сих пор разговариваю с тобой? Прошло уже столько лет, а я по-прежнему мысленно говорю «ты», будто сейчас ты выйдешь из двери напротив и скажешь: «Не волнуйся, Крам, видишь: всё хорошо». Неужели это навсегда? За что мне такое наказание? Навсегда… что за вздор. Моё «всегда» — несколько часов, не больше.
Дверь открывается: надо же. Верил ли я, что это когда-нибудь произойдёт? Но разве я не знаю: есть только один человек, который мог бы посетить меня, и это, конечно, он. Нет, Кам-Хейнаки не допустил бы, чтобы я умер, не увидев напоследок, как он торжествует победу. Да, я предполагал, что он придёт. И я готов ко встрече. В этот раз — кажется, да.
— Здравствуй, Чен-Крамбаль, — говорит Кам-Хейнаки. — Видишь меня?
Он подходит ближе, садится рядом, и теперь я различаю его лицо. Всегдашний уверенный взгляд: «люблю смотреть на людей сверху и видеть их насквозь». Когда в последний раз я лицезрел его вот так, вблизи? Неужели еще тогда, пятнадцать лет назад? А ведь мне достаточно было всего лишь прижать палец — и избавить мир от мучений, причиняемых ему неуёмным гением с его безграничной жаждой власти. Хотя никто не сказал бы мне спасибо. Даже ты… и это самое страшное.
— Вижу,
— Ваши войска разбиты, — говорит он. — Последние сейчас сдаются в плен. Система почти восстановлена. Да, и ещё: Ин-Кинтар здесь, во дворце.
Должно быть, этим он хотел особенно задеть меня. Однако у него не вышло.
— Она… в порядке?
— Ей не причинили вреда.
— И ты пришёл, чтобы это сказать?
— Ты же хотел узнать, чем всё закончится?
— Теперь я знаю. Поздравляю тебя с победой.
— А знаешь, что будет дальше?
Я молчу, но он рассказывает сам:
— Скоро я возглавлю Галактический Совет. Пока ещё остаётся Укентра, но я прижму и её. А потом расширю Систему Центрального Контроля. Представь: она будет контролировать всех. В любой момент я смогу узнать всё о каждом. И никто не сможет сопротивляться. Вот это и есть верхушка! Видишь, чего можно достигнуть только благодаря своему уму?
— Никто не будет сопротивляться? Разве в Галактике больше нет таких как… — хочу сказать «таких, как я», но понимаю, что это неправильно. Я ведь совсем не такой — может быть, никогда таким и не был.
Он смеётся — искренне, от души.
— О чём ты говоришь? «Таких» — единицы. По-твоему, люди стремятся к свободе? Чушь! Они получают свободу и тут же стремятся её лишиться. Им легче, когда кто-нибудь другой делает выбор за них. Не важно, как называют этого «другого» — Господь Бог или Кам-Хейнаки. Никто не станет бунтовать, Крам. Они будут довольны, что за них всё решает Система. Большинство людей такие, но я — не такой. Поэтому они внизу, а я — наверху.
Когда-то я поспорил бы с ним, но теперь мне всё равно. Даже если он подчинит себе десять галактик, это ничего не изменит.
— Может, ты и прав. Время покажет.
— Что с тобой, Крам? С каких пор ты такой равнодушный?
— С тех пор, как моя жизнь закончилась.
— Она не закончилась. Я могу вернуть её тебе.
— Что за глупые шутки?
— Я серьёзно, Крам. Твой мозг в порядке — значит, ничего не потеряно. Тело можно реконструировать. Одно слово — и ты будешь жить.
Нет, я не ожидал, что он это предложит. Вернуть жизнь? Если бы так же легко можно было вернуть то, что её наполняло.
— Нет, Хейн. Пусть труп остаётся трупом.
— Но ты ещё не труп.
— Ошибаешься. Перед тобой живой труп. Я умер пятнадцать лет назад. Когда ты убил Иль-Аман.
— Я не убивал её, Крам.
— Это детали. Мы оба знаем, как всё было.
— Ладно. Тогда зачем ты уничтожил Чентраг?
Я знаю, зачем. Когда Ин-Кинтар пришла за мной, она смотрела на меня твоими глазами — и я поверил, что не всё ещё мертво. А когда она попросила меня возглавить восстание, мой ответ «да» был предназначен не ей — тебе. Но теперь я знаю: ты хотела бы не такого ответа. Кам-Хейнаки отнял у меня тебя — самое дорогое, что у меня было. А я решил отнять у него планету, этот энергетический центр цивилизации. Почему я был так глуп? Почему не понимал, что у него невозможно ничего отнять? Ведь у него ничего нет и никогда не было. И даже теперь, когда он вот-вот будет повелевать Галактикой, у него по-прежнему нет ничего.