Самое гордое одиночество
Шрифт:
– Двадцать минут. Сержик любит поесть!
– Да, мадмуазель, и причем ем я, как работаю, очень быстро, – добавил Сержик и хотел было вылизать тарелку, но, оглядевшись по сторонам, поставил ее на стол. Лицо Алика озарила едва уловимая улыбка.
– Смотрите, Ада с каким-то мужиком идет! – воскликнула Пулька, и мы все как по команде посмотрели на дверь.
Поразительно! Первый раз вижу кузину не в одежде собственного изготовления, а в фирменных джинсах и очень дорогой коротенькой дубленке. За ней степенно вышагивал мужчина лет сорока пяти, с очень
– Здравствуйте! Я все-таки нашла время и пришла, – важно сказала Адочка, что на нее было совсем не похоже – она никогда не разговаривала так важно, но мгновенно вся та заносчивость, которую она копила и несла в себе по дороге в «Обжорку», слетела в одну секунду, она вцепилась в мою шею своими сильными, длинными, как щупальца паука-кругопряда, пальцами и по обыкновению, в знак несказанной радости, принялась душить меня, приговаривая: – Ах! Сестрица! Сестрица! Моя милая сестрица! Как мы с тобой давно не виделись! Если б ты знала, как я по тебе соскучилась!
– Я тоже очень рада тебя видеть! – задыхаясь, прохрипела я.
– Знакомьтесь – это Мстислав Ярославович Коротковский, недвижимостью торгует, – с нескрываемой гордостью проговорила она, оставив наконец мою шею в покое. – Никому не нужен милый загородный домик с видом на озеро и лес? На лес и озеро? Или квартира в Москве?
– Ты, Адусик, не все сказала, – заметил Мстислав Ярославович и хитро прищурился. Вообще, он был довольно мил, хотя его нельзя было назвать красавцем, но было в нем что-то притягивающее. Глаза! Точно! Они жили, а не были мертвыми очами человека, которому ничего уж больше не интересно в этой жизни, который всем пресытился. Напротив, они искрились, блестели, смеялись – они были настоящим зеркалом его души. «Он, наверное, никогда не врет, – подумала я, – его глаза тут же выдадут!»
– А что она не сказала? – полюбопытствовала Анжела, отправив в рот кусочек мяса.
– Что я ее жених, – спокойно ответил господин Коротковский, вешая на крючок Адочкину дубленку.
– Как это? – отрывисто спросила Огурцова и чуть было не подавилась.
– И ты мне ничего не сказала?! Своей сестре?! – Я поразилась до глубины души.
– А ты не дремлешь! – усмехнулась Пульхерия.
– Я еще ничего не решила! Не решила ничего! Ничего еще! – затараторила сестрица, усаживаясь за стол.
– Адусик, не волнуйся, – мягко сказал Мстислав Ярославович, с нежностью поглаживая ее руку, словно успокаивая таким образом. «Надо же, как хорошо он успел ее изучить, – подумала я. – Ведь когда Адочка начинает повторять одно и то же, как заезженная пластинка, это говорит только об одном – что она сильно нервничает». Официантка подлетела к столу, принесла мне салат с мартини, спросила, что будет заказывать кузина с женихом, улетела и прилетела снова с подносом.
– Давайте выпьем за присутствующих здесь дам! – предложил господин Коротковский – мой будущий родственник. «Ведь если они с Адочкой поженятся, он мне станет родственником. Только вот как называется муж двоюродной сестры по отношению
– А ты почему не выпил? – тоном строгой учительницы спросила Пулька Алика.
– Как бы... Я, как бы, не могу, не хочу как бы ... – робко пролепетал тот и, кажется, покраснел.
– За присутствующих здесь дам выпить не хочешь? Смотри, Стрелецкий! Вот не зачту тебе практику – будешь знать! – шантажировала Пулька бедного студента медвуза, который ничего, кажется, в этой жизни не знал наверняка.
– Я, как бы, дома сказал, что в библиотеку, как бы, пошел... – признался он и тут же, видимо, пожалел об этом, потому что еще больше покраснел.
– Ой! Когда-то ты дома будешь! Мы еще ко мне заедем, я тебе покажу самые наисложнейшие и интересные случаи из гинекологической практики, – сказала Пулька, имея в виду коллекцию с заспиртованными чудовищами – удаленными кистомами, миомами, фибромами и тому подобной гадостью, которую она умудрилась собрать за несколько лет работы в больнице.
– На практике? – уколола Огурцова Пульхерию и засмеялась.
– Какая же ты, Огурцова, темная!
– Темная не темная, а меня сегодня Михаил поздравил! – проговорила Анжелка с набитым ртом – она снова наворачивала картофельное пюре.
– Да что ты?! – изумилась я.
– Ага. Спросил, приеду ли я сегодня к детям.
– А ты что?
– Что, что! Как видишь, с вами сижу. К детям мамаша поехала. Подложила подушку под юбку и поперлась.
– А отец?! Иван Петрович-то ничего не спрашивал по поводу ее ложной беременности?
– Пока нет, но сегодня точно спросит! Такое пузо здоровенное! Просто жуть!
– А меня Мнушкин... поздравил... сегодня... – рассеянно проговорила я. А вообще зря я это сказала, но мне почему-то было очень важно им сообщить об этом – мол, и меня хоть Мнушкин, но все же поздравил!
– И что говорит этот твой хвост подушкин? – поинтересовалась Пулька.
– Замуж зовет! Надоел он мне, я трубку бросила.
– Ну и правильно сделала!
– Ой! Что-то мне нехорошо! Сейчас, кажется, что-то произойдет! Конфуз! Какой конфуз! – воскликнул Сержик, и из его живота послышалось громкое урчание. Он сорвался со стула и умчался в неизвестном направлении.
– Я тоже, пожалуй, пройдусь. – И Мстислав Ярославович удалился.
– Я, как бы, сейчас приду, типа, – промямлил Алик и исчез.
– Куда это они все убежали? Я не понимаю, не понимаю ничего! – возмущалась Адочка. И тут я заметила, что Пулька давится от смеха.
– Нехорошо ему! Ха! Конечно, жрать-то столько! Четыре тарелки пельменей слопать! – осуждающе проговорила Огурцова, доедая вторую порцию мятой картошки.
– Ты за собой лучше следи! – заступилась Икки за своего кавалера.
– А что мне за собой-то смотреть?! Я и должна за троих есть!
– Нет, а куда они все убежали? Я все-таки не понимаю! Встали все и убежали! – не унималась кузина.