Самое таинственное убийство
Шрифт:
Когда Завара приблизил лицо к экрану настольного компьютера, словно собираясь влезть внутрь, она, не выдержав, кашлянула. Завара, оторвавшись от работы, поднял на нее усталые глаза.
— Худо дело, — произнес он с улыбкой, очень красившей его. — Глохну на оба уха: не услышал, как женушка вошла.
— Работая, ты и всемирный потоп не заметишь.
Улыбка сползла с лица Завары. Для своих пятидесяти, которые исполнялись сегодня, он выглядел достаточно молодо, подтянуто, хотя бородка клинышком, которую Сильвина именовала «анархистской»,
— Что скажешь?
— Но, Арнольд… Мы же договорились..
— Как, уже одиннадцать? — поразился Завара.
— Время не ждет.
— Ох, время, время, — покачал Завара головой. — Кажется, оно отомстит мне, сожрет с потрохами, за то, что пытаюсь проникнуть в его последнюю цитадель.
— Или уже проник?
— Может быть.
Глаза Сильвины привыкли к полутьме, и она увидела странный куб, высящийся посреди кабинета. Женщине почудилось, что сквозь обшивку пробивается слабое голубоватое сияние.
— Что это? — спросила она.
— Сюрприз, который я обещал.
— Для меня?
— Для всех, кто сегодня со мной.
— Неужели это? — у нее перехватило дыхание.
— Да, это будатор. Сегодня, надеюсь, все увидят пробужденную память материи.
— Мог бы хоть в такой день поменьше работать, — резко изменила она тему.
— День как день, ничего особенного, — пожал плечами Завара. — В том, что старею, повода для радости не вижу.
— Послушай, нам надо поговорить.
— Может, отложим разговор до завтра?
— Так дальше жить нельзя.
— Завтра, завтра…
— Обещаешь?
— Да.
— Хорошо.
— Как там, гости все собрались? — спросил заметно повеселевший Завара.
— Давно уж. Тебя ждут, скучают, хотя виду не показывают. А мне кажется, пока ты тут сидел, прошли долгие часы. Поверишь, с голоду помираю, словно несколько суток не ела…
— И Рабидель прилетел?
— Да. В шахматы с Делионом играет.
— На вилле шахмат нет, — сказал Завара. — С собой привезли, что ли?
— А они играют так. По памяти. Переговариваются, словно два пришельца на тарабарском языке.
— Ладно, пойдем. Только бумаги приберу. В них — обоснование того, как работает будатор.
Пока они разговаривали, голубоватое свечение вокруг плотно упакованного куба стало ярче. Сильвина покосилась на мужа, ожидая пояснений, но тот промолчал, и она ничего не спросила.
Едва войдя в кабинет, она обратила внимание на регельдан, лежащий на столе в круге света. Это был дорогой девятизарядный револьвер с оптическим прицелом и инкрустированной рукояткой, выполненный под старину. Когда-то Арнольд объяснял ей, что он выполнен из средневековой дамасской стали ручной ковки.
Регельдан подарили Заваре коллеги по работе в день сорокалетия. Все в доме увлекались стрельбой из него в цель.
— Зачем ты револьвер достал? — спросила Сильвина. — В духов стрелять?
Завара усмехнулся:
— Может, и в духов.
— Пойдем, гости заждались.
Когда они возвращались в гостиную через пустынную лабораторию, Завара произнес загадочную фразу:
— Если ты не будешь убивать время, оно убьет тебя.
— Мне кажется, время для тебя — живое существо.
— Да, живое, хотя это трудно объяснить.
Перед входом в гостиную он одернул пиджак, поскольку в вопросах одежды был консерватор и терпеть не мог новомодных одеяний. Супруга поправила у Завары галстук-бабочку, и Арнольд открыл дверь, пропуская вперед жену…
Появление юбиляра с хозяйкой было встречено радостным шумом.
Круглый стол ломился от яств. Виновника торжества усадили на почетное место, под многоцветной люстрой, похожей на застывший водопад. Завара почувствовал себя не в своей тарелке, несмотря на узкий список приглашенных. Каждую минуту, не отданную работе, он полагал безвозвратно и бездарно потерянной. Стол обслуживался шарообразными киберами, которые сновали по залу, бесшумно переставляя суставчатые щупальца. Они тоже, как и роботы, трудившиеся в Ядерном центре, были питомцами Зеленого городка.
Первые тосты миновали, и веселье покатилось по наезженной колее. Общая поначалу беседа разбилась на отдельные разговоры, как река на несколько рукавов. Рядом с юбиляром сидела Сильвина, раскрасневшаяся и от того похорошевшая, что не преминул отметить в одном из тостов Александр Делион, расположившийся визави. Ему было доверено «вести стол», что он и делал с видимым удовольствием. Отпустив удачную шутку, подчас рискованную, когда гости покатывались от хохота, сам он сохранял невозмутимость, а темные миндалины глаз излучали глубинную печаль.
Сильвина сказала:
— Кого-то вы мне напоминаете, Александр. Героя или злодея, еще не определила.
Застольный шум в эту минуту приутих, и ее реплику расслышали все. Возникла пауза.
— Атамаль, Атамаль, мне тебя очень жаль, — вздохнув, произнес Делион в собственный адрес любимую присказку, сглаживая возникшую неловкость.
По левую руку от Завары сидела Мартина, его дочь, любимая им взбалмошной и деспотической любовью.
Мартина ела мало. Мысли девушки, казалось, витали далеко. Сидящий рядом Эребро, жених, тщетно старался развеселить ее. Только раз Мартина вышла из задумчивости. Наклонилась к жениху и произнесла:
— Хочешь, я сейчас, при всех, попрошу отца, чтобы он вернул тебя? А этого пусть уволит, потому что…
Глаза Эребро блеснули.
— Не смей! — перебил он и схватил Мартину за руку, не давая девушке подняться. — Лучше с голоду помру, чем претерплю унижение.
— Тогда уж вместе с голоду помрем, — невесело усмехнулась Мартина.
— Не понимаю, зачем он пригласил меня сюда?
— Очень просто: из любви ко мне. — В ее сдавленном голосе Эребро уловил слезы. — Грешно так говорить об отце… Но иногда мне кажется, я задушила бы его собственными руками.