Самоход. «Прощай, Родина!»
Шрифт:
«Пантера» же очертаниями, особенно в боковой проекции, сильно напоминала наш Т-34, только габаритами больше – и в высоту, и в длину, и в ширину. Ну так ведь удалось подбить!
О подбитой «пантере» Виктор доложил комбату и даже координаты привел. Были на фронте случаи, когда победы одних присваивали себе другие, а это и награды, и денежные премии.
Самоходка с пехотой с боем прошла три квартала, и они вышли к какой-то площади. Виктор приказал на площадь не выезжать, а остановиться на улице: надо было осмотреться, у немцев здесь мог быть узел обороны. А на площади
И Виктор, и Юнус через приборы рассматривали улицы, выходящие к площади, и очень скоро обнаружили два пулеметных гнезда. Времени вырыть в земле дзот у немцев не было, и они устроили огневые точки из мешков с землей. Сделали они это быстро, но и обнаружить точку было легко, и так же легко было разрушить ее одним пушечным выстрелом. Так и сделали. Разметали одно гнездо, следом – другое… Только пулеметчики из второй точки снаряда дожидаться не стали. Оставив пулемет, они принялись убегать.
Залегшая было наша пехота стала обходить площадь по периметру, бойцы жались к домам. Какое-никакое, а все укрытие. Спокойнее себя чувствуешь, когда знаешь, что в спину не выстрелят.
Виктор решился – не стоять же у площади до вечера.
– Антон, полный газ, чтобы площадь мухой пролетел!
– Сделаю.
Самоходка качнулась, резко прыгнула вперед и, громыхая гусеницами, помчалась через площадь. Они залетели на улицу и, не сбавляя хода, двинулись дальше, к перекрестку. До него уже оставалось всего каких-то двадцать-тридцать метров, как слева на перекресток стал выезжать немецкий T-III, и тоже гнал.
По тормозам никто ударить не успел, и с грохотом танк и самоходка столкнулись. От удара самоходчиков бросило вперед, на броню. Танкошлемы смягчили удар, но все равно досталось здорово. Виктору показалось, что он на секунду, а то и более лишился сознания.
Когда он очнулся, в машине было темно и тихо. Свет не горел, двигатель заглох. Он потянул носом – не пахнет ли дымом? Вроде нет. Спросил по ТПУ, все ли живы, но ответа не услышал: похоже – ТПУ не работало, поскольку привычного потрескивания в наушниках не услышал.
Стянув с головы танкошлем, он услышал рядом возню.
– Кто живой?
В ответ – забористый мат.
– Яков, это ты?
– А кто же еще? Руку и плечо ушиб здорово. А что это было?
У него, единственного из экипажа, нет возможности смотреть наружу. Его задача – заряжать снаряд в пушку, а не глазеть по сторонам.
– С танком немецким столкнулись.
Виктор приподнялся на сиденье, открыл люк, и в рубке стало светло. Тут он увидел, что Юнус лежит на полу рубки и лицо его в крови.
Подобравшись к люку, Виктор осторожно выглянул – никого. Ни наших, ни немцев, ни гражданского населения. Ну, с гражданскими понятно, попрятались. А из самоходки выбираться надо, загореться может.
Поднявшись по пояс, он подтянулся на руках и уселся на броню. Немецкий танк рядом, перепрыгнуть можно. Однако люки закрыты, и экипаж признаков жизни не подает.
– Яков, пулемет дай и коробку с лентами.
Установив пулемет на крыше рубки, Виктор вытянул
– Яков, ты как? Сам выбраться сможешь?
– Попробую…
Яков открыл свой люк, потом положил на броню ППШ. Кряхтя, кое-как выбрался.
– Надо ребят вытаскивать, – сказал Виктор.
– Пусть внутри побудут, ударились сильно. Если погибли – не поможешь, а живы – так сами очухаются. Вдруг немцы нагрянут, так в рубке хотя бы пулями не посекут.
Рассуждения были резонными, и Виктор приказал:
– Ты прикрой меня, я посмотрю, что с немцами.
До них – два метра, танк и самоходка ударились гусеницами. У самоходки был поврежден левый ленивец – прямо напасть какая-то, второй раз за несколько дней, а у танка – правое ведущее колесо. Ну и траки обеих машин погнуты, на себя удар приняли.
Виктор постучал по броне танка рукоятью пистолета:
– Эй, немчура! Сдавайтесь!
Никакого ответа. Однако Виктор ясно услышал внутри танка какое-то шевеление. Ранены, как и самоходчики, или притаились и выжидают удобного момента, наблюдая через приборы? В самоходке есть гранаты, парочку противотанковых можно бросить на моторное отделение. Но если танк загорится, огонь может перекинуться на самоходку. А губить свою боевую машину Виктор не хотел, она подлежит ремонту.
Он вернулся в самоходку и сообщил по рации комбату о происшествии.
– Чего случилось? Я не понял, помехи идут, – отозвался комбат.
– Мы немецкий танк таранили, двое из экипажа нуждаются в медицинской помощи. Самоходка повреждена, подлежит ремонту. БРЭМ бы на помощь выслать.
– Немцы рядом есть?
– Не наблюдаю.
– Где находишься?
– На Ворошилова, от какой-то площади идет.
– Попробую помочь. Ты держись. Конец связи.
Легко сказать – «держись». Виктор же не медик, как он поможет Юнусу и Антону? Да и Яков за плечо держится, лицо от боли кривит. А он парень физически сильный, терпеливый. Не перелом ли?
От площади в их сторону приближалась пехота. О, знакомый лейтенант!
Подбежав, тот спросил:
– Вы чего, на таран пошли?
– Ага, сам видишь: светофоров нет, а немец не по правилам ехал, – пошутил Виктор.
– Чего? – не понял шутки лейтенант, и его бойцы, до этой минуты стоявшие рядом, побежали дальше.
В это время раздался металлический стук и открылся нижний, аварийный люк, он же десантный люк танка.
Виктор выхватил пистолет и отошел на десяток метров, чтобы виднее было.
Из люка сначала показались ноги, потом тело, а уж потом – руки и голова. Немец был в черной танковой униформе.
«Странно он выбирается, – подумал Виктор, – наши покидают машину через нижний люк головой вперед». Он направил пистолет на немца и поманил его пальцем:
– Ком!
Когда немец выбрался из-под танка, приказал:
– Хенде хох!
Немец поднял руки и стоял, покачиваясь. Пьян, что ли?
Виктор, держа немца на мушке, подошел, вытащил из его кобуры «вальтер» и сунул пистолет за свой ремень. Пальцем показал на танк: