Самоходка по прозвищу ". Прямой наводкой по врагу!
Шрифт:
Видимо, совсем недавно это были разбитые вдрызг обугленные корпуса. Их срочно, за счет безнадежно разбитых самоходок и листов брони, срезанных других машин, собрали, соединили сваркой, и получились новые боевые машины.
Круглые и квадратные заплаты громоздились друг на друге. Сварочные швы были хорошо видны сквозь слой зеленой краски, так же как и заделанные пробоины.
Орудие на одной из самоходок было новенькое, заводское. Свое родное, видимо, разнесло взрывом. Другая пушка выделялась кожухом, который сварили и установили на ремонтной базе.
– Когда училище закончили? –
– Три недели назад.
– Полгода учились?
– Пять с половиной месяцев, – вскидывал руку к танкошлему старший в группе.
– А на «сушках» сколько катаетесь?
– Машины вручили позавчера.
Дальнейший короткий опрос показал, что из экипажей два человека раньше принимали участие в боях, о чем свидетельствовали нашивки за ранения.
– Двигатели в порядке? – обратился к механикам по дпо лко вник.
– В порядке, – ответили ему.
Но тон их говорил другое. Зачем задавать пустые вопросы? Сейчас в порядке, даже доехали самостоятельно. Но ведь собраны они, считай, заново. Лопнет от хорошего удара подгоревший маслопровод, или даст трещину что-то другое из старья, и каюк машине.
– Езжайте, перекусите, – отпустил экипажи Тюльков. – Кухня вон там.
Несколько минут молча курили. Вид собранных из кусков самоходок и по-детски бодрые лица двух мальчишек-лейтенантов переломил атмосферу в землянке. Чем может закончиться переправа, никто уже не обсуждал. Мищенко заикнулся было, что надо проверить новое орудие. Может, из него лейтенанты ни разу не стрельнули.
– В бою стрельнут, – отрезал Тюльков. Вечером Карелин выпросил у разведчиков легкий трофейный мотоцикл и съездил в санбат. Катя не могла долго отпроситься, привезли раненых. Павел нетерпеливо ждал, смолил цигарки.
Подошел красноармеец с загипсованной рукой и расцарапанным, замазанным зеленкой лицом, попросил закурить. Карелин щедро отсыпал махорки, дал огоньку. Оказалось, сапер из полкового батальона.
– Ты с дерева, что ли в кусты свалился? – спросил Павел.
– Ага, в кусты. Угадал. Только не с дерева, а фугасом забросило. В грязь снаряд влетел, осколки вверх, а меня метров на пять в сторону. Мордой в кустарник. Руку вот еще сломал.
– Плохо, – механически отозвался Карелин, глянув в очередной раз на часы. Катя безнадежно запаздывала. Могли и не отпустить.
– Чего ж плохого? – бодро проговорил сапер. – Месяца на два в госпиталь залягу, перелом ведь. Возле этой речки такая бойня шла, думал, здесь и похоронят. Из взвода шесть человек осталось, а было сорок. Это как тебе?
– Плохо…
– Дружок под мину угодил. Обтесало, как чурбак. Ноги по колено поотрывало, и одна рука болтается. Успели перевязать, а я думаю, лучше бы он там кончился. В санбате обкорнают остальное, с год в госпитале полежит, и прикатят его к двери на тележке. Принимайте кормильца! Привет с фронта. Слишком говорливый сапер, довольный, что выбрался живой, а дружку бы лучше помереть, начал Карелина раздражать.
– Родные и такому рады будут, – резко отозвался лейтенант.
Хотел добавить что-то еще порезче, но в этот момент появилась Катя. Пошли в лес, кругом было полно людей, дул
– Давай хоть поговорим сначала, – отстранилась Катя.
– А потом?
– Что потом… люди вон вокруг. Смотрят.
Прижавшись друг к другу обменивались новостями. Мало веселого было в тех разговорах. Гибли, пропадали родственники, друзья.
– Командира вашего, подполковника, сегодня видела. Лицо так сожгло, что я слова сказать не могла. Может, обиделся.
– Чего ему обижаться? Привык. Петр Петрович Цимбал теперь полком тяжелых самоходок командует.
– Девчата болтали, у него с женой не все ладно. Гуляет или бросила.
– Вы откуда знаете? Она же далеко отсюда.
– Слухи-то идут. Дружка твоего видела, Ваську Сорокина. Он же еще долго лежал, у него остеомиелит был. Кость воспалилась. Сегодня приехал. Смеется, ко мне приставал. Про тебя спрашивал.
– Как же мы с ним разминулись! – подскочил Паша.
– Беги к нему., скорее!
– Нет. Я с тобой побыть хочу.
Расстегнул ремень и гладил теплую спину девушки. Запутавшись в одежде, все же добрался до тела, расстегивал какие-то пуговички. Катя тяжело дышала, беспокойно оглядываясь по сторонам.
– Люди вон там… ну, слышишь?
Но, податливо изгибаясь, помогала снимать то, что мешало. Вскрикнула, прижимая Пашу к себе.
– Паша, миленький… хорошо как. Проходивший неподалеку красноармеец дернул разинувшего рот своего молодого товарища.
– Не мешай. Кто-то из них может до утра не доживет. Пусть любятся, пока война позволяет.
Первым двигался легкий танк Т-60. В ночном небе вспыхивали ракеты. При их свете виднелись столбы взрывов. Летели вперемешку мины, снаряды полевых пушек и реже, с характерным гулом, 105-миллиметровые гаубичные заряды, перекрывающие остальные звуки.
Т-60 миновал большую часть переправы, затопленный понтон у берега качнулся. Увеличив газ, Т-60 выскочил на берег. Без паузы следом шла батарея Свирского. Капитан, стоя во весь рост, вглядывался в качавшийся под ногами настил. По краям моста стояли саперы-регулировщики с синими фонариками.
Мина провыла над головой и взорвалась где-то позади. По звуку капитан догадался, что огонь ведут не ближе чем метров с пятисот. Значит, пехота оттеснила за ночь немцев.
Это уже снижение точности, учитывая порывистый ветер. В воде поднялся освещенный ракетой мутно-стеклянный разрыв, подбросивший воду, тину, комья мокрой земли. Следующая мина взорвалась рядом с понтонами, захлестнув водой самоходку.
Машину качнуло, но не сильно. Саперы постарались на совесть. Забили множество свай, туго натянули тросы. Человек с синим фонариком исчез. Накрыло осколками. Возможно, вскрикнул, но взрыв и гул мотора заглушил призыв о помощи. Батарея Свирского тоже прошла благополучно. Но по взлетавшим чаще ракетам и усиливающей стрельбе он понял, что немцы увидели движение машин и остальным придется туго. Он не ошибся. В батарее Чурюмова налетела на разрыв 105-миллиметрового снаряда третья машина.