Самолеты, или История Кота
Шрифт:
Мёртвой. Погибшей. Пропавшей без вести. Ушедшей навсегда.
Вы понимаете, говорил участковый, она ведь могла, например, отправиться в горы. А там, в горах, там ведь, понимаете, обвалы. Лавины. Помните группу Бодрова-младшего, спрашивал участковый и, вздохнув, добавлял:
— Так и не нашли их, и это при том, что хотя бы примерно знали, где искать.
Читай: лавины. Обвалы.
Читай:
Читай: автомобильные аварии.
Страна-то большая, вы же понимаете, говорил участковый, утирая пот со лба. И мы кивали. Молча. Да, большая. Мы понимаем. Да, обвалы. Грабители, да. Аварии. Да, мы всё понимаем.
— Вы чайку не хотите?
– ужасающе буднично поинтересовалась мама. Участковый как-то весь сразу посерел, поглядел на маму со страхом и помотал головой. Мама пожала плечами:
— Как хотите.
И ушла в «мастерскую». Отец поднялся с табуретки, пожал участковому руку и последовал за мамой. Молча.
Молча ушла в «комнату девочек» Соня. Молча ретировался Матрица. Участковый взглянул на меня как на человека, способного спасти гибнущий мир.
— Вашим родителям… Им бы лучше к врачу обратиться… Да вам всем бы не мешало… Всё-таки такие вещи… не проходят бесследно…
Я протянул ему руку:
— Спасибо вам за вашу работу.
И улыбнулся.
Тогда он понял, что мир, по всей видимости, уже не спасти.
— Простите, я… пойду, пожалуй. Всего вам… доброго.
— До свиданья, — сказал я.
С улыбкой.
И когда дверь за ним закрылась, я ещё долго стоял там, в прихожей, и улыбался. По моим щекам беззвучно текли слёзы, отчего во рту было ужасно солоно.
А потом я ушёл на балкон.
…И вот — ноябрь. Снова. Два года спустя после визита участкового. К врачу, конечно, никто не пошёл. Да и зачем?
Ноябрь. Не люблю я всё-таки позднюю осень. Не люблю ноябрь.
— Да ладно тебе, Лохматый, — говорит Кот. — Не смотри на него с такой неприязнью. Сам подумай: он же не виноват в том, что он такой, — так ведь?
Я смотрю на Кота. Да, она почти не изменилась, хотя и выглядит старше. Военные штаны с тысячей карманов, грубые туристические ботинки, красная клетчатая рубашка. Длинные, много длиннее, чем у меня,
Кот смотрит на меня, склонив голову на бок. И улыбается. Какая же она всё-таки у меня красавица!
— Ты вернулась, Коть?
— А то как же. Кот, он на то и Кот, чтобы всегда возвращаться. Так ведь, братишка?
— Угу.
Кот улыбается, я тоже улыбаюсь.
Что ж, похоже, я всё-таки сошёл с ума.
Всем привет!
…
Глава 2. Матрица: Воспоминания и безумие Лохматого.
Я всегда говорил брату, что целая комната для одного меня — это слишком много. Но с тех пор, как он решил переехать на балкон, ему в ней стало неуютно. И дело вовсе не в моих «машинах»: они занимают совсем не так много места, как может показаться. Установленные на специальном стеллаже, они используют весьма компактный объём пространства. Учитывая тот факт, что я не нуждаюсь в кровати, эта комната слишком велика для меня.
Здесь слишком пусто.
«Матрица». Это придумал брат. Он всегда любил придумывать прозвища. Вроде бы всё пошло с того, что отец назвал его лохматым, потому что он не очень любил причёсываться. Кличка закрепилась за ним; из-за этого он решил, что и мне нужна кличка. Придумать кличку Коту он, однако, не отважился, но за него это сделал дед. А Соня, как выяснилось, была наделена кличкой с рождения.
Матрица — вот как он назвал меня.
Началось всё, конечно, с одноимённого фильма. До этого мы с ним называли друг друга просто «брат», потому что оба недолюбливаем наши имена. Мне это нравилось, просто и ясно. Хорошее слово — брат. Но потом он решил, что клички будут звучать лучше. Я не могу сказать, что согласен с ним. Однако как бы я ни относился к его решению, спорить из-за этого я не стал. Как по мне, спор — это пустая трата времени. От того, как мы назовём друг друга, ничего не изменится.
Прозвище прилипло ко мне из-за количества времени, которое я провожу за компьютерами. Брат и Соня думают, что это что-то вроде моего хобби, и отчасти это правда. Действительно, когда-то я любил просто сидеть в Сети или играть в компьютерные игры. Но несмотря на то, что у меня всегда было какое-то хобби, я никогда не относился к нему, как к способу убить время. Любое хобби было для меня не целью, но средством. В детстве я любил разбирать всё по винтикам, чтобы затем снова собрать. Это был мой способ познания мира. Однажды брат вручил мне атлас человеческой анатомии. Он решил, что однажды у меня может возникнуть желание «разобрать нечто немеханическое», как он выразился. Но он ошибался: изучив строение человека, я пришёл к выводу, что в целом его устройство мне совершенно не интересно.