Самолеты на земле — самолеты в небе
Шрифт:
Вернувшись, Абдурахман предложил посмотреть новую квартиру. Они пошли по разогретому пружинящему асфальту мимо квадратного бассейна, еще не заполненного водой, вошли в один из средних подъездов, и лифт без шума задвинул за ними двери. В кабине, облицованной светлым деревом, горел свет. Гость волновался так, точно его ждала встреча с людьми, с которыми он был долгое время в разлуке. Новый дом, пахнущий известкой и клеем, всегда радость, даже если это не твой дом.
Что-то щелкнуло наверху, лифт остановился. Помедлив мгновение, раздвинулись двери. Яркий свет дня ворвался в кабину и, точно старую, выцветшую
Они пошли по галерее налево. Абдурахман остановился перед дверью новой своей квартиры и пропустил гостя вперед. Обувь снимать не пришлось, поскольку здесь пока никто не жил. Из прихожей направились в самую большую комнату.
— Ну вот, — сказал Абдурахман, — а?
— Хорошо, — заметил гость. — Очень хорошо.
Они прошли в другую комнату, где стоял стол, накрытый белой скатертью, а на нем — сложенные в пирамиду пиалы, чайник, ваза с конфетами и хлебница, прикрытая полотенцем. Дверь в третью, смежную комнату была закрыта на ключ, торчащий из замочной скважины. Гулкие звуки их шагов заполняли квартиру. «Какое полное, просторное счастье», — подумал гость.
— Пойду приготовлю чай, — сказал Абдурахман.
По дороге на кухню он включил свет, и гость вошел в ванную комнату, облицованную голубым кафелем и выложенную розовыми метлахскими плитами. Холодная вода не шла. Кран порождал лишь далекое гудение и хриплые звуки в трубах. Когда гость повернул второй кран, горячая струя, окруженная облаком пара, устремилась в раковину. Он уменьшил напор до тоненькой непрерывной струйки и, стараясь держать руки как можно ниже, чтобы вода успевала немного остыть, умылся.
Тем временем Абдурахман выбирал из многочисленных коробок с чаем, которые занимали весь подоконник, нужную. Он включил стоящую на полу электрическую плитку и залил водой из ведра синий эмалированный чайник. Гость заглянул в кухню, и хозяин повел его на балкон, который выходил на улицу.
У гостя закружилась голова при виде белой вогнутой стены, точно с неба опущенной в самое пекло ташкентского лета, а Абдурахман рассказывал, как думает он распорядиться новым жильем, где будут жить сын, жена и остальные пять будущих его детей.
В дверь звонили. Видно, звонили долго, а они с балкона не слышали. За дверью, потеряв терпение, не отпускали кнопки звонка. Абдурахман пошел отворять. Вскоре послышался приглушенный разговор.
Выглянув в прихожую, гость увидел русскую женщину и узбека средних лет. Вид у обоих был скучный и озабоченный. Женщина держала тетрадь, прижимая к себе с таким видом, точно ее хотели отнять.
— Жена и сын, — отвечал Абдурахман на какой-то вопрос, и женщина записала в тетрадь.
Двое заглянули в комнату, где стояла единственная в доме кровать, потом в пустую кладовую, в столовую и попросили Абдурахмана открыть запертую на ключ комнату, которая тоже оказалась совершенно пустой.
— Все ясно, — сказала женщина Абдурахману, — вы не живете здесь.
— Не
— Вещей нет.
— А кровать?
— Втроем на одной кровати? — улыбнулась женщина.
— А стол? — сказал Абдурахман.
— Что стол?
— Стол, стулья…
— Где жена? — спросила женщина. — Где сын?
— Жена в больнице, сын у матери. Что, разве не может быть?
— Может, — сказала женщина. — Всякое может быть. А вот квартира, я вижу, вам не нужна.
— Зачем так говорить? — вспылил Абдурахман.
— Что, разве нет?
— У меня обстоятельства. Я же объяснил: жена в больнице.
— Словом, вы не живете здесь.
— Я вас очень прошу! — воскликнул Абдурахман, вкладывая в эти с особой страстью сказанные слова одному ему ведомый смысл.
Мужчина словно не замечал взгляда Абдурахмана, его интонации и того, что взгляд и интонация служили одной цели: разжечь в сердце женщины пламень, в котором сгорела бы злополучная тетрадь.
— Поймите, — сказала женщина печально и как бы даже сочувствуя Абдурахману. — Люди так нуждаются в квартирах, а она у вас пустая стоит. Сколько же это может продолжаться?
Дверь закрылась, и они снова остались вдвоем.
— Как им объяснишь? — сказал Абдурахман с чувством. — Жена в положении — как объяснишь? У узбеков не принято говорить об этом. Представляешь? Неудобно как-то.
— Тебя ждут неприятности?
— Представь, — сказал Абдурахман, — сорок лучших специалистов Ташкента получили квартиры. Человеку дают квартиру в таком доме. Это что-нибудь значит? Профессору Рахимову не дают, а Абдурахману Кадырову дают. Когда в прошлом году мой двоюродный брат получил двухкомнатную квартиру, мама сказала: почему Аблахату дали, а тебе не дали, чем ты хуже его? И вот мне дают квартиру. Я приглашаю в гости своего друга. Мы сидим, и вдруг приходят эти люди. Приходят специально для того, чтобы испортить другим настроение. Мы даже чай не успели выпить.
— Почему бы тебе и в самом деле не переехать? — спросил гость.
— Сегодня же скажу маме. Аблахату, скажу, такая квартира во сне не снилась. Только ты ничего не говори, — добавил он. — Я сам скажу.
В комнате настолько стемнело, что пора было зажигать свет. Неожиданность, с которой жаркий день сменился прохладным вечером, казалась столь же естественной и уместной для этого города, как устойчивость погоды, долготерпение изо дня в день распаляемой солнцем земли. Не зажигая света, они провели остаток вечера за столом. По мере того как темнота, вылезая из углов, заполняла пространство, стены растворялись в ней, расступались, и от этого комната становилась больше, постепенно сливаясь с надвигающейся на город ночью.
…Дорога до маленького домика в районе Чигитай-Актепы заняла не меньше часа. Они шли под редкими звездами по дороге, казавшейся гостю незнакомой. Однако это был все тот же путь вдоль арыка и мимо эпидемстанции, только вечер изменил очертания предметов. Домов за деревьями почти не было видно, наличие арыка угадывалось по шуму воды. Их встретила собака и молча проводила до крыльца. Днем она отлеживалась в тени, не подавая признаков жизни, а теперь, лениво виляя хвостом, то и дело оборачиваясь, бежала впереди, точно радушный хозяин, заждавшийся поздних гостей. Они разулись и вошли в дом.