Саморазвитие по Толстому
Шрифт:
Информация о характере Толстого всегда была доступна тем, кому она была интересна. Однако в России интерес к Толстому как реальному человеку (а не Толстому как великому гению) возрос лишь в последнее десятилетие — благодаря «Бегству из рая», удивительной биографии Толстого, написанной Павлом Басинским [5] . Это неортодоксальное исследование о последних днях жизни Толстого получило в России премию «Большая книга». До недавнего времени в России — и испокон веков в академических кругах вообще — к слишком глубокому изучению биографии писателя относились неодобрительно. Cчиталось, что это мешает по-настоящему понять самое важное — его произведения. Но в книге Басинского было что-то такое, что смогло снять это проклятие для русского читателя, и все сошли по ней с ума. Вся страна как будто задалась вопросом: «А что, если увидеть в Толстом обычного человека, который плохо справлялся с эмоциями, ужасно сердился на жену и имел очень непростые
5
Басинский П.В. Лев Толстой: Бегство из рая. М.: Астрель, 2010.
Перед нами человек с тяжелым характером, умеющий взбесить, порой довольно жестокий по отношению к близким и страдающий от собственной натуры. Этим можно объяснить множество противоречий и сложностей, с которыми мы сталкиваемся по ходу прочтения его произведений. Например, с тем, как непросто однозначно описать основные мысли Толстого в «Анне Карениной». Басинский в своей книге также пытается найти объяснение тому, что можно назвать, пожалуй, самым шокирующим случаем самоуничижения в истории литературы. Почти сразу после завершения работы над «Анной Карениной» Толстой отказывается от художественной прозы в пользу, как он это называл, «духовного перерождения». Как указывалось выше, я знаю, что делать слишком далеко идущие выводы из биографии писателя считается моветоном. Но мне правда кажется, что невозможно не обращать внимания на эту историю. Человек пишет роман, полный эмоций и страсти, который приобретает славу одного из величайших произведений всех времен и народов, а потом поднимает голову и говорит примерно следующее: «Ну что ж, я потратил кучу времени на какую-то бессмысленную ерунду. Теперь, пожалуй, стану пацифистом-вегетарианцем».
Можно с полной уверенностью сказать, что новая репутация Толстого способствовала лучшему пониманию и признанию его творчества. Теперь он воспринимается не просто как литературный полубог, а как всесторонне развитой человек, который ел вареные груши для улучшения пищеварения (неудивительно, если есть столько яиц). Я уж точно понимаю гораздо больше, зная, что восьмидесятидвухлетний Толстой ходил в двух шапках, потому что у него «зябла голова», что он любил фасоль и брюссельскую капусту (когда ему изредка надоедали яйца) и что однажды жена настолько рассердилась на него за уход из дома без предупреждения, что стала колоть себя ножами, ножницами и булавкой [6] . (Отношения Толстых отличались чрезвычайной изменчивостью, особенно в последние годы, и это усугублялось — что несложно понять — стремлением Толстого отречься от тех произведений, которые поддерживали семью финансово. Не говоря уже о закрепленной за Софьей Андреевной должности Главной Переписчицы романов Толстого.)
6
Там же. С. 27.
В «Бегстве из рая» Басинский также показывает, что Толстой страдал от множества проблем, которые мы считаем свойственными только нашему времени. Читая в очередной раз о том, как кого-нибудь травят в социальных сетях, и о том, что это новое для человечества явление, вспомните о Толстом. Он регулярно получал угрозы в телеграммах, письмах и посылках. На свое восьмидесятилетие в 1908 году он получил ящик, в котором лежал кусок веревки. К анонимным письмам с угрозами все привыкли, но веревка? Это жестко. Письмо, к которому прилагалась посылка, было подписано: «Мать». Софья Андреевна записала в дневник содержание письма: «Нечего Толстому ждать и желать, чтоб его повесило правительство, он и сам это может исполнить над собой». Софья Андреевна замечает: «Вероятно, у этой матери погибло ее детище от революции или пропаганды, которые она приписывает Толстому» [7] .
7
Там же. С. 35.
Куда бы ни ехал Толстой, его постоянно донимали своими мнениями, мыслями и спорами окружающие — как будто он был вынужден постоянно читать материализовавшуюся ленту «Твиттера». (Вот подлинный рассказ: «Можно взять у вас автограф, Лев Николаевич? Кстати, Вы бы полетели на аэроплане?» Толстой дал автограф и ответил: «Предоставьте птицам летать, а людям надо передвигаться по земле» [8] .) Дома было немногим лучше: к нему постоянно приходили люди (что, по крайней мере, вносило разнообразие в частые доставки ящиков с веревкой) с просьбами о работе или деньгах или чтобы показать писателю свои ужасные рукописи. Единственным способом скрыться от них были поездки к сестре, которая жила в монастыре. Но такие визиты бывали не слишком приятны, так как ему, отлученному от церкви писателю,
8
Там же. С. 27.
Зная, через что пришлось пройти Толстому после отречения от «Анны Карениной», я терпеливо пыталась понять, о чем говорит нам эта книга. Это один из самых странных романов. Его легко читать, он прекрасен, полон света и тепла. Но когда ты закрываешь книгу и задумываешься о ее главном смысле, то ощущаешь на себе что-то вроде дыхания Сатаны. Главный смысл? «Не желай в жизни ничего для себя, иначе придется покончить жизнь самоубийством». И хотя в романе так много душевной радости и мягкого юмора с элементами самопародии (особенно в портрете Левина, персонажа, больше всего похожего на самого Толстого), в нем есть эта особая странность, неприятное ощущение неразрешенного конфликта.
Довольно странно, например, что главная героиня появляется только в восемнадцатой главе. Когда читаешь роман впервые, то первые шестьдесят или семьдесят страниц (в зависимости от издания) думаешь: «Да-да, все это здорово, отличные попойки, замечательное катание на коньках. Но где же — барабанная дробь! — Анна Каренина? Книга же вроде бы должна быть о ней?» И момент, когда она наконец появляется, никак не оправдывает наши ожидания. Он внезапен и недолог. Учитывая, что многие считают Анну Каренину величайшей героиней в истории литературы, наша первая встреча с ней происходит мучительно поздно и странным образом малозаметна. «Вронский пошел за кондуктором в вагон и при входе в отделение остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме». Даме! Это та самая дама! Можно ли представить человека менее заметно? Сначала этот страшный эпиграф. Теперь это странное невнимание к главной героине.
Давайте еще раз посмотрим на это предложение. Он «остановился, чтобы дать дорогу выходившей даме». Все? Вот это и есть ее появление? Серьезно? Очень по-толстовски. Вывести на сцену главную героиню как бы мельком и настораживающе поздно, откуда- то из-за сцены, не привлекая внимания. Это появление устроено в расчете не только на сообразительность, но и на ангельское терпение читателя. Мы сразу же чувствуем — без каких-либо прямых указаний, — что дама в поезде и есть Анна. Мы понимаем (или по крайней мере предполагаем) ее важность. Но автор, уважая нас, не сует ее нам под нос. Он не хочет оказывать нам медвежью услугу, объявив: «Смотрите! Это Анна Каренина! И она обречена на смерть! Обречена, уж я-то знаю, о чем говорю!» (Не могу удержаться от мысли, что, если бы это был Диккенс, с таким монологом обязательно бы выступил проходящий мимо бродяга. Не обижайся, Диккенс.) Конечно, c помощью столь необычного, смелого и замаскированного приема (моргни — не заметишь) Толстой делает наше знакомство с героиней более запоминающимся, чем даже если бы она выпрыгнула из торта в виде поезда, танцуя канкан и напевая «Чаттануга-чу-чу».
Забавно, что вся первая часть книги посвящена Степану Облонскому, Стиве, брату Анны, чиновнику и жуиру. Если бы первые шестьдесят страниц романа нужно было как-то назвать, эта часть называлась бы «Брат Анны Карениной», а вовсе не «Анна Каренина».
Можно, пожалуй, сказать, что на Облонском — который встречает Анну на вокзале, с поезда, где она только что сидела рядом с матерью Вронского, — держится вся книга. Анна — его сестра. Левин — его лучший друг. Вронский — его в некотором смысле коллега. Стива — чиновник, а Вронский — офицер кавалерии. Оба они из аристократических семей, а для Стивы нет ничего важнее, чем знать все обо всех членах высшего общества. Но роман, конечно, не о Степане Облонском. Это невозможно. Потому что он по всем признакам счастливый человек, который разобрался в своей жизни. Роман об Анне Карениной. Только о ней он и может быть. Потому что она несчастная женщина, которая в своей жизни не разобралась. Хотя уже здесь заложено противоречие. Мы видим, что роль «счастливого» отведена брату Анны. Но мы также знаем, что его развеселая беспутная жизнь привела к беде. У Стивы роман. Его жена знает об этом, и она удручена. Он, в свою очередь, переживает о том, что расстроил ее. Именно это становится причиной приезда Анны, которая намерена утешить жену брата и выступить в его защиту. И эту семью нам предлагают считать «счастливой». Очевидно, что нам не стоит принимать все за чистую монету.
Не стоит нам и придавать слишком много значения радостному гедонизму жизни Стивы, которого так много на первых десятках страниц. Излишняя любовь к удовольствиям, с точки зрения Толстого, присуща лишь пустым людям. Вскоре после завершения «Анны Карениной» он написал в своем легендарном эссе «Исповедь», что «бессмыслица жизни есть единственное несомненное знание, доступное человеку». Ох уж этот ворчливый старик Толстой. Не успели мы познакомиться с Анной, как он предвосхищает эту свою мысль, как и смерть Анны, классическим зловещим предзнаменованием. На следующей странице, показав нам всю красоту, нежность и необъяснимое загадочное очарование героини, Толстой всмятку раздавливает под колесами поезда какого-то сторожа, смакуя подробности. «Говорят, на два куска». «Бросился!.. задавило!..» Ладно, ладно. Достаточно. В этот момент Толстой говорит нам устами Анны: «Дурное предзнаменование, — сказала она». Да ладно!