Самосбор

Астахова Елена

– Пойдем со мной. – Костя выхватывает бычок из моей руки и бросает. Тот исчезает во мраке лестницы, выбив искру о ступеньку. – Они там надолго. А мы пока – в Поиск.

Не верю ушам. В Поиск? Костя спускается на полпролета, поднимает взгляд и бросает:

– Ну?

Тороплюсь за ним, пытаюсь запомнить дорогу – череду лифтов, коридоров, этажей. Безуспешно. Помню, что двумя этажами ниже проходим мимо кабины скоростного лифта, а дальше теряюсь в лабиринтах Хруща.

Спустя час Костя выходит на заброшенный этаж, включает фонарь (когда успел захватить?)

и идет, ощупывая лучом света залитый водой пол. Указывает пальцем на одну из луж, гляжу – слизь. Синеватая какая-то, я такую только в НИИ встречал.

Идем дальше, подходим к неприметной гермодвери, и Костя кладет руку на вентиль.

– Давно тебе хотел показать, ученый. Смотри не обосрись от восторга.

В тишине мертвого этажа скрип вентиля отдается пронзительным эхом. Волосы встают дыбом. Никакого восторга я не испытываю. За гермодверью открывается заброшенный завод. Стены покрыты фосфоресцирующей слизью, и ее слабого свечения хватает, чтобы разобрать очертания машин. Ряды станков, конвейеры, сборочные цеха, аппараты… И все это почему-то торчит из противоположной стены.

Костя оглядывается, ехидно скалясь. Подбирает с пола кусок штукатурки и говорит:

– Сейчас поймешь.

Он вытягивает руку так, чтобы кисть была по другую сторону от порога, и разжимает кулак. Штукатурка улетает в противоположную стену и врезается в какой-то конвейер. До меня доходит. Мы смотрим на этот завод с потолка.

И вот теперь я действительно готов обосраться от восторга. Это ведь то, о чем рассказывал Вихров!

– Это еще не все, – подмигивает Костя. – Осторожно выгляни и посмотри влево. Вылезай давай, я подержу.

Он хватает меня за руку, я просовываю голову через порог и чувствую, как ее тянет вперед, то есть на самом деле вниз. Борясь с головокружением, гляжу влево и в сотне метров от себя вижу то, о чем говорит Костя. Восторг сменяется ледяным ужасом.

Аккуратно насыпанное кольцо из раскрошенного бетона диаметром в пару метров. Внутри кольца спиралью сложены крупные овальные камни светло-серого цвета. Они, по-видимому, здорово давят на поверхность, на которой лежат, но… «Здесь вообще-то потолок!» – вопит мой вывихнутый мозг. Эту картину невозможно ни с чем спутать, даже если ни разу не видел раньше. Логово бетоноеда.

Только теперь я вижу, что стены завода, теряющиеся по сторонам, усеяны громадными дырками, проеденными в бетоне. И судя по ним, эта тварь размером никак не меньше той, что прогрызла тоннель под НИИГРАВом. Я отшатываюсь и, потеряв равновесие, падаю обратно на пол в коридоре.

– А если бы он там был?! Ты нахера бросал эту дурацкую штукатурку?!

– Да тихо ты, ученый, – смеется Костя. – Это же ноль-переход. Если бы червь на нас кинулся, нужно было бы всего лишь захлопнуть эту герму – портал бы закрылся, и он прохавал бы стену дальше, но только в своем строении.

– Откуда ты это знаешь?!

– Это даже в открытом Бионете найти можно, – пожимает плечами Костя и закуривает. – Не обязательно

в Гнилой лезть. Ну, поразвлекались – и хватит. Мне координаты блока слили, где взрывчатку достать. Пойдем заберем, надо же Толяна выручать.

Я молча плетусь за ним, стараясь унять дрожь. Перед глазами стоит утопленная в потолок кладка яиц бетоноеда. В ушах стоит возбужденный голос Вихрова: «…другую субстанцию. С гораздо более сильными гравигенерирующими свойствами».

* * *

Вечером я сижу в раздумьях, не слушая ни озорное пиликанье гармошки, ни крики гостей. Две девушки-врачихи со сто двенадцатого принесли спирт, двое одноклассников Ромки наловили крыс и отдали Толику жарить, Нина Ефимова вынесла с работы несколько брикетов (у них на пищефабрике так заведено), дядя Витя натушил своих коронных подлестничников.

Все как обычно – уютно и весело, снова надрывается гармонь, стелется синеватый дым, и Ромка кричит, надрываясь:

– Ванька с Маньки труселяСнял – да так и ахнет:Там три щупальца висят,Сырым мясом пахнут!

Мне никак не решить – что же делать. Доложить Вихрову о яйцах бетоноеда – значит, сдать Костю ликвидаторам. Даже если профессор прикроет Лазукина, Партия все равно докопается до правды. Нельзя же принести яйцо и сказать – в борщевике нашел!

Порой накатывает мысль: если это поможет вернуть Свету и уйти в ее чудесный мир, то ничья жизнь и рядом не стоит. Я отгоняю ее прочь, вспоминая, что парни спасли мою собственную жизнь.

…Или, попав под Самосбор, я бы все-таки ушел вслед за ней?

…Или же нет никаких скрытых измерений, и теория Вихрова ошибочна?

…Есть только один способ проверить. Если он сработает, то мир перевернется.

…Но стоит ли ради этого жертвовать Костей?

И так по кругу. Я беспрерывно курю и грызу ногти, сидя с ногами на кровати. Периодически меня вырывают из раздумий возбужденные споры школяров:

– …Говорят, что у начальства Партии аугментики больше, чем органики!

– А еще говорят, что они скрестились с отродьями или в слизь окунулись и стали сверхлюдьми!

– А мой дед в шахте лифта видел крысу с титьками!

– Дурак твой дед!

Потом я вижу, как Костя с вещмешком идет на кухню – передавать Толику взрывчатку. Там он должно быть, инструктирует брата. Их голосов не слышно за шипящим и постреливающим маслом – прогорклым и четырежды прожаренным. Даже у Лазутчиков оно в дефиците.

– …И пойдем по потолку, аки по полу!..

А школота тем временем соскребывает с дядьвитиной сковородки последние грибы. Мне так и не досталось. Тут Толик приносит жареных крыс, вываливает в опустевшую сковородку. Я выхватываю одну и начинаю обгладывать. Слышу перебор из угла, поворачиваюсь – это Костя вернулся и теребит струны гитары. Сыграв вступление, он хрипловато затягивает незнакомую песню: