Самоубийство империи. Терроризм и бюрократия. 1866–1916
Шрифт:
«Женщины с детьми на руках с визгом метались из стороны в сторону, – пишет репортёр „Петербургского листка“. – Сидевшая за столами публика сорвалась со своих мест и ринулась к выходу. Бегущая толпа, опрокидывая столы с чайниками и тарелками, стулья и скамейки, кинулась к сетчатому забору и воротам… Был слышен ужасный визг женщин, затоптанных толпой». Главная давка произошла у узких входных калиток. Никакая полиция не могла остановить бегущих; те из городовых, кто сам не был подхвачен и унесён толпой, могли только оттаскивать кое-кого из публики к ступенькам Народного дома. Не все, правда, растерялись: как свидетельствует тот же очевидец, «громадную пользу принёс капельмейстер военного оркестра, который, видя панику среди народа, немедленно приказал играть». Бодрая музыка, хоть и сообщала происходящему сюрреалистический оттенок, всё же помогла мало-помалу угомонить толпу.
Суматоха постепенно улеглась. Жертв оказалось, к счастью, не много:
Всё же и в юбилейные дни не обошлось без кровавых уголовных драм. На исходе праздников город облетело известие: в доме № 8 по набережной Мойки найден труп женщины, задушенной, с окровавленным полотенцем, засунутым в рот чуть ли не до желудка. В убитой соседи опознали законную супругу губернского секретаря Мартемьянова. Сам Мартемьянов сразу же был задержан и, будучи приведён на место преступления, признался в убийстве.
По горячим следам выяснилось: Мартемьянов, хотя чин носил невысокий (XII класс Табели о рангах), но место имел доходное: в Главном штабе заведовал складом и жалованье получал 1200 рублей в год (по тем временам – прилично). До женитьбы несколько лет жил с крестьянкой Евдокией, прижил ребёнка. Однако не жениться же благородному завскладом на деревенской Дуне! Супругу губернскому секретарю подыскал его начальник по интендантской части, генерал, не названный в полицейском отчёте по имени. В те времена нередко случалось, что почтенные генералы обзаводились молоденькими содержанками; насладившись их невинностью или утомившись их темпераментом, приискивали им потом женихов. По-видимому, в данном случае так и было. Первое время счастливые супруги уживались неплохо. Правда, молодая родила девочку через два месяца после свадьбы; Мартемьянов, хотя и состоял в интимной близости с невестой до брака, ребёнка своим не признал. Ну да это бы ничего, но однажды, вернувшись со службы в неурочный час, он, как в дурном анекдоте, застал в спальне жены молодого соседа. С этого дня супруги начали ссориться, а Мартемьянов тайно возобновил связь со своей Евдокией. Супругу его, однако, волновали длительные отлучки мужа, и, главное, систематическое исчезновение денег из семейного кошелька (Дуня с ребёнком тоже ведь денег стоила). Начались ссоры, драки. Потом как-то раз жена тайком проследила, куда это ходит со службы муж. Он вернулся домой поздно, она накинулась на него с криками, слезами и угрозами, даже и с кулаками. Он схватил полотенце, она отчаянно сопротивлялась, и… Наутро там обнаружили труп.
Два дня петербуржцы передавали друг другу грязновато-кровавые подробности бытовой трагедии. На третий день из Сербии, из Белграда, пришли известия: расстреляна королевская семья со всей свитой, совершён военный переворот. О Мартемьянове забыли, как, впрочем, и о давке в Александровском парке, и о прошедших праздниках. Город вернулся на круги будничной жизни. Никто не мог знать, какие потрясения и испытания готовит Санкт-Петербургу третье столетие его истории.
Обречённый диктатор
Когда-то один остроумный иностранец назвал политический строй России XVIII века «самодержавием, ограниченным удавкой». То был намёк на обстоятельства гибели императоров Петра III и Павла I. Политический строй России XX века можно с тем же успехом определить как бюрократию, ограниченную бомбой террориста, приговором чрезвычайной «тройки» или пулей киллера. Принципиальной разницы между этими тремя разновидностями террора не имеется: «тройки» рождены той самой революционной властью, первые герои которой метали бомбы в высокопоставленных сановников; внуки и правнуки членов «троек» выясняют отношения при помощи наёмных убийц. С тем и перешли мы в век XXI-й.
15(28) июля 1904 года в Петербурге прогремел нежданный гром – предвестник грядущих революционных бурь. На Измайловском проспекте, возле Варшавского моста взрывом бомбы, брошенной участником эсеровской Боевой организации Егором Сазоновым, был убит министр внутренних дел Российской империи Вячеслав Константинович Плеве. Об этом убийстве сказано и написано много. И всё же, есть смысл ещё раз вернуться к кровавой драме, разыгравшейся более столетия назад. Очень уж показательны её обстоятельства: в ярком, хотя и неприглядном, свете рисуют они обычаи российской политической элиты.
Вот традиционная версия одного из самых знаменитых политических убийств российской истории.
Плеве был назначен министром внутренних дел после убийства его предшественника Сипягина, весной 1902 года. Назначение не случайное: Сипягина застрелил революционер Балмашов, продолжатель дела «Народной воли»; совершил 2 апреля, накануне двадцать первой годовщины казни народовольцев, участников убийства Александра II. Плеве – как раз тот человек, под чьим руководством была двадцать один год назад раздавлена «Народная воля». В 1881 году, во время следствия по делу об убийстве Александра II, он был назначен директором Департамента полиции. То есть возглавил борьбу с крамолой. Не без его участия на виселице оказались Желябов, Перовская, Кибальчич, Рысаков, Михайлов; в тюрьме и на каторге – Тригони, Баранников, Фигнер, Гельфман… Список можно продолжить. Годы его пребывания во главе Департамента полиции – 1881–1884 – годы полного разгрома «Народной воли». Ко времени своего назначения на ключевой пост в правительстве Плеве пользовался репутацией мрачного реакционера и сурового гонителя революции. В самом деле, первый его шаг на новом поприще имел карательный характер: по его настоянию Балмашов был судим военным судом. Общегражданские суды не могли выносить смертные приговоры, а военные могли. И суд своим правом воспользовался: террорист был приговорён к смерти и повешен в мае 1902 года.
Два года пребывания Плеве у власти – апофеоз твердолобого консерватизма. Политика запретов. Тем временем истомлённое властным произволом общество строит оппозицию. За границей начинается выпуск журнала «Освобождение»; вокруг него объединяются радикальные либералы; их вождь Милюков за пламенную речь памяти апостола русского народничества Петра Лаврова посажен на полгода в тюрьму. Любопытный эпизод: в один прекрасный вечер прямо из камеры «Крестов» его привозят в дом Министерства внутренних дел на Фонтанке, 16; ведут – куда? – в кабинет Плеве (министр занимал казённую квартиру в том же доме). Плеве – сама любезность, усаживает арестанта за чайный столик, угощает, ласково беседует, – и вдруг, в упор, вопрос: «А как бы вы, Павел Николаевич, отнеслись к предложению занять пост министра народного просвещения?» Милюков поражён, но он не прост; в ответ он намекает, что согласился бы минимум на должность министра внутренних дел. Спустя тридцать лет эмигрант и бывший министр иностранных дел Временного правительства Милюков объясняет эту сцену так: то была попытка сломать, или вербовка. Коварство Плеве не знает границ.
Да уж, годы властвования Плеве – значимы в истории России. 1902 год – образована партия эсеров; 1903 год – II съезд РСДРП открывает эру ленинско-сталинской партии большевиков, боевого отряда пролетарской революции. Экономический кризис, стачки, в том числе и первая всеобщая (на юге России). Создание Союза освобождения, партии хоть и либеральной, но готовой рукоплескать революционному террору. Плеве всё душит и давит, всюду разводит сыщиков, переводит в Петербург начальника московской охранки С. В. Зубатова и даёт ему карт-бланш на создание подконтрольных полиции рабочих организаций. Он гнобит земства, запрещает рабочие собрания; он добивается отставки осторожного Витте и один определяет политику царя. Ходят слухи о предоставлении ему диктаторских полномочий. Да он и так фактический диктатор. Даже во внешней политике вместо министра иностранных дел великосветского педераста Ламздорфа (именуемого в коридорах власти «Мадам») – теперь тоже главенствует Плеве. Именно он якобы произносит знаменитую фразу о «маленькой победоносной войне». Сказано – сделано: на Дальнем Востоке под руководством ставленников и друзей Плеве – наместника адмирала Алексеева, военного министра Куропаткина, статс-секретаря Безобразова – проводится политика авантюр, ведущая к столкновению с Японией. Нападением японского флота на Порт-Артур 27 января 1904 года война началась.
Одновременно ЦК партии и боевая организация эсеров выносят министру смертный приговор. Каждый выстрел японских орудий, каждое поражение русских войск, каждый арест свободолюбцев в России громом отзываются в сердцах рыцарей террора: Савинкова, Покотилова, Сазонова, Каляева, Швейцера, пылкой Доры Бриллиант. Правда, есть тут ещё одна фигура: Евно Азеф, он же «Толстый», «Виноградов», «Липченко», «Иван Николаевич» и как там ещё? Никто пока не знает, что он двойник, что он, организатор охоты на Плеве, в то же время – тайный агент полиции. Террористы осуществляют поистине образцово-показательную операцию по устранению злодея-министра. Наружное наблюдение, бомбисты, переодетые извозчиками, изготовление динамита в гостинничном нумере, несчастный случай – взрыв, повлекший гибель одного из главных «бомбистов», Покотилова, – всё есть в этой остросюжетной пьесе. Наконец, после трёх неудачных попыток, 15 июля – свершилось! Плеве убит, Сазонов арестован, власти в замешательстве, армия откликается на событие поражением под Ляояном, общество – началом революционного брожения.