Самозванец (сборник)
Шрифт:
Все оживленно прислушались.
Дверь открылась, и в полосе света показался какой-то изящно одетый молодой человек средних лет с бледным лицом и большими черными пламенными глазами. Его сопровождал профос [9] , сказавший:
– Вот сюда. На нарах найдется еще местечко для одного человека.
– А что здесь за люди?
– Студенты, арестованные за учиненное ими бесчинство.
– Здесь ужасно душно. Нельзя ли открыть хоть окно? – сказал незнакомец, сунув профосу какую-то монетку.
9
Профосы
– Что же, почему не сделать этого для хорошего человека, – отозвался профос и, отодвинув засов, снял ставень и толкнул сквозь решетку окно. В камеру ворвались струя чистого, свежего воздуха и таинственный свет луны. До этого там было темно, словно в аду, теперь же камера осветилась серебристым лунным сиянием.
Снова заскрипел замок. Незнакомец остался среди студентов, но не подошел к нарам и не прилег там, а принялся расхаживать взад и вперед по камере. Время от времени с его уст срывался мучительный вздох и руки с жестом отчаяния хватались за голову. Наконец он подошел к окну и замер там в задумчивой позе.
– Эхма, – вздохнул Лахнер. – Вот тебе и освобождение. Нет, Биндер, плохо ты изучал богословие. Не хочет Всевышний прийти к тебе на помощь.
– Молчи, Лахнер, и не оскорбляй моей верующей души своим богохульством, – слезливо ответил Биндер. – Смотри, Бог покарает тебя за безбожие.
– А тебя за набожность съедят крысы, – смеясь, ответил Лахнер.
Студенты расхохотались, от их уныния не осталось и следа. Только Биндер продолжал ныть и жаловаться, что служило неистощимым источником веселых шуток над ним, в которых особенно изощрялся Лахнер.
Мало-помалу незнакомец стал прислушиваться к их разговору, и его грустное лицо не раз освещалось чем-то вроде улыбки при этом веселье беззаботной юности. Заметив, что студенты особенно часто окликают Лахнера, игравшего роль первой скрипки в этом концерте шуток, он подошел к нарам и спросил:
– Скажите, пожалуйста, господа, где тот господин, которого зовут Лахнером?
– Здесь лежит его бренное тело! – с шутливой торжественностью ответил тот.
– Не могу ли я просить вас быть столь любезным уделить мне минутку для важного разговора?
– Пожалуйста, – с готовностью ответил студент и отошел с незнакомцем к окну.
– Скажите, – спросил незнакомец, – нет ли у вас в Страсбурге родственника, которого тоже зовут Лахнером?
– Право, не знаю, – весело ответил студент, – ведь нас, Лахнеров, как собак нерезаных. У меня и в Вене целая куча однофамильцев.
– Вы студент?
– Юрист второго курса.
– Как вы сюда попали?
Лахнер чистосердечно рассказал историю, уже знакомую читателям по предыдущей главе.
– Вы почему-то внушаете мне доверие, – тихо сказал незнакомец, – и я хочу обратиться к вам с большой просьбой, но сначала вы должны дать мне слово, что будете держать все это в строжайшем секрете.
– Сначала я должен знать, в чем дело.
– Дело идет о благополучии и чести юной добродетельной дамы.
– В таком случае я полностью к вашим услугам.
– Так как вас арестовали за невинную шутку, то, очевидно, завтра же вы будете на свободе. Сейчас же разыщите в квартале Фенрихсгоф в Вене инструментальных дел мастера Фремда.
– С удовольствием.
– Тогда прошу вас исполнить ее в самом непродолжительном времени. А теперь повторите мне то, что я вам сказал, чтобы мне знать, запомнили ли вы.
Лахнер повторил все, что ему предстояло сделать. Незнакомец схватил его руку, с чувством пожал ее и надел ему на палец кольцо, которое в лучах месяца сверкнуло крупными драгоценными камнями. Лахнер хотел вернуть подарок, но незнакомец сказал:
– Для меня это кольцо не имеет ни малейшей ценности. Если бы вы знали, что ждет меня на заре, то не стали бы отказываться.
– От ваших слов на меня повеяло могильным холодом.
Незнакомец вздохнул и крепко стиснул студенту руку.
– Скоро мы расстанемся с вами, мой нежданный друг, расстанемся, чтобы никогда не свидеться более. Вероятно, вы скоро узнаете о постигшей меня судьбе… На прощанье я позволю себе дать вам хороший совет: нет ничего опаснее на свете, как любить женщину всей душой и всем сердцем. Не рассчитывайте на ее благодарность, даже если вы принесли ей величайшую жертву. Самое большее, чего вы добьетесь, – это сделаетесь игрушкой ее каприза. Когда же ее верный раб надоест ей, она, улыбаясь, пошлет его на расстрел. Бойтесь женщин, бойтесь в особенности евреек, милый студент. У них пламенные глаза и холодная душа, обещающая красота и обманывающее сердце, призывающие губы и предательские слова… Бойтесь женщин, милый студент. А если вы не сможете избежать их влияния на свою судьбу, то только, бога ради, не допускайте, чтобы еврейка пленила ваше сердце… Ну, да что об этом говорить. Спасибо вам, милый друг, за вашу готовность оказать мне услугу. А теперь пожмите еще раз на прощанье мою руку и оставьте меня одного; мне много о чем нужно подумать.
Лахнер сердечным рукопожатием простился со своим собеседником и вернулся к товарищам. Незнакомец остался стоять у окна.
Месяц скрылся за горизонтом, и ночную тьму стали разгонять робкие предрассветные лучи. Мало-помалу светлело. Вот зачирикали под окном птички, во дворе барабан забил зорю, и в прилегавших казармах закипела жизнь. По лестницам забегали солдаты, насвистывавшие веселые песенки… Вскоре снова забил барабан, и во дворе послышались слова команды.
Открылась дверь и показался профос с корзинкой, из которой торчала бутылка.
– Братцы, – сказал он, хитро подмигивая левым глазом, – а вот и завтрак. У кого найдется монетка, тот может опрокинуть стаканчик доброй водки, лучше которой не пивали в Лондоне, и закусить кусочком свежевыпеченного, поджаристого хлебца, который даже и придворным домам показался бы деликатесом.
Лахнер, Гаусвальд и Вестмайер с радостью приняли предложение профоса и выпили по стаканчику водки. Вестмайер даже запросил вторую порцию. Что касается Биндера, то он с гримасой отвращения отказался от предложенного ему стаканчика, сказав: