Самозванка
Шрифт:
Он окидывает меня внимательным взглядом.
– Опаснее, чем вооруженный убийца?
– В Шриве у меня есть телохранители. А здесь у тебя всего лишь несколько смотрителей. У вас даже нет шпионской пыли!
– Это незаконно.
– Знаю, но… – Учителя объясняли мне, насколько сильна в Виктории одержимость частной жизнью. Ежедневно город удаляет данные о том, кто куда ходил, какие сообщения отправлял и что заказывал из панели выдачи в стене.
В Шриве же каждый миллиметр воздуха заполнен механизмами. Если в темноте включить фонарик, то все
Если смотрителям Шрива захочется узнать, что случилось в определенное время в том или ином месте, им просто нужно открыть городской интерфейс. Благодаря ему они могут просмотреть местность с любого ракурса, воспроизвести любой, кроме слабейшего шепота, звук – если только их не отфильтровали сотрудники Доны, чтобы скрыть секреты моего отца. Например, обо мне.
– Просто это небезопасно, Кол. Что, если произойдет убийство? Как вы вообще расследуете преступления?
– Преступления, знаешь ли, раскрывались еще до того, как изобрели шпионскую пыль. Мы используем ДНК, отпечатки пальцев, показания свидетелей. – Он пожимает плечами. – Ну, я не знаю, логику, наконец.
– Как по мне, это куда проблематичнее, чем просто просмотреть запись случившегося.
– Люди не любят, когда за ними шпионят. Тем более со времен «Чистого разума» у нас не было ни одного нераскрытого преступления.
Я немного понижаю голос:
– Но как же тогда твоя семья держит город под контролем?
Он прищурившись смотрит на меня.
– Мы его не контролируем. Мы им управляем.
– Ты всегда такой самодовольный?
– Обычно да. – Он провожает взглядом собаку, преследующую пару котов. – Но моя мать отлично справляется со своей задачей. Поэтому жители не пытаются избавиться от нас.
Я резко останавливаюсь и смотрю на него.
– Хочешь сказать, меня пытались убить, потому что мой отец плохо выполняет свою работу?
– Твой отец другой, – спокойно отвечает он. – И ты это знаешь.
Я стою в прохладной тени глиняного дома и пытаюсь собраться с мыслями. Мне нечего ответить ему, поскольку я не понимаю, почему вообще спорю с ним. То ли я притворяюсь Рафи, которая всегда открыто отстаивает имя своей семьи? То ли мне просто не нравится, когда меня критикуют?
– Мне жаль, что у себя дома ты не можешь вот так ходить по городу, – говорит Кол. – Должно быть, у вас полно насилия.
Снова это самодовольство.
– Не тебе говорить мне о насилии, – парирую я. – Твоя мать заимствует у моего отца армию.
– Заимствует, потому что у нас самих нет собственной большой регулярной армии. Половина наших солдат занимается другой работой. Разве ты не видишь разницы?
– Не совсем.
– Il n’est pire sourd que celui qui ne veut pas entendre, – вздыхает он.
«Хуже глухого тот, кто не хочет слышать», –
Французские пословицы? Отлично. В них Рафи, несомненно, разбирается гораздо лучше меня. Она бы наверняка выдала ему в ответ какое-нибудь заумное высказывание.
Я пытаюсь вспомнить рассказы своих преподавателей о том, как в новую эпоху ведутся споры. Не стали ли правящие семьи со своей вездесущей шпионской пылью и древним оружием слишком могущественными.
Но кто захочет, чтобы им управляла слабая семья?
Я замечаю, что смотрители выстраиваются вокруг нас с Колом неплотным кругом, обратившись лицом наружу и скрестив руки. Пока мы спорим, толпа прохожих обходит нас стороной.
Тут я вспоминаю слова Рафи: Палафоксы отнюдь не такие мягкие. Их власть витает повсюду. Спокойная, но твердая.
Просто они не хотят в этом признаваться.
– Может быть, тебе известно далеко не все о своей семье, – говорю я.
Какое-то время Кол обдумывает мои слова, а после кивает:
– Ты права. Я и предположить не мог, что однажды Хефа впустит войска Шрива. Или отстранит меня от принятия решений. Или попытается женить, как какого-то пустоголового болвана. – Его голос становится тише. – А еще я до сих пор не понимаю, почему она заперла мой охотничий лук.
Я даже не стану ничего ему объяснять. Пусть мы и союзники, но Колу не обязательно знать, что я заложница. Ему нужен только охотничий лук, хотя бы для того, чтобы выступить против Арибеллы, обращающейся с ним как с племенным скотом.
Возможно, я могу это использовать в своих целях.
– И тут возникает вопрос. – Я придвигаюсь к нему и говорю шепотом: – Как часто кто-нибудь спускается в монастырь?
– Почти никогда. Даже дроны-уборщики туда не допускаются – Хефа говорит, они стесывают камень.
– Тогда, может быть, я смогу вернуть тебе лук, если ты кое-что добудешь для меня.
Его глаза округляются.
– Что?
– Только твоей матери нельзя знать о моей просьбе. Обещаешь не рассказывать?
– Конечно.
Не знаю, стоит ли ему доверять. У меня дома офис отца забит сенсорами, улавливающими частоту сердцебиения, температуру кожи, малейшие движения глаз – одним словом, любой признак лжи.
Но здесь на улице я могу судить лишь по решительному взгляду Кола, устремленному на меня.
И почему-то его мне более чем достаточно.
– Ты знаешь, как выглядит зарядное устройство для виброножа?
Бальное платье
Через неделю Палафоксы устраивают приветственный бал в мою честь.
Новостные каналы пестрят заголовками об этом событии. Приглашены все семьи Виктории с высоким рейтингом лиц. Каждому хочется познакомиться с отважной девушкой, пережившей убийство и нападение мятежников. Любой «выскочка» на своем канале рассуждает о том, как долго я пробуду в городе. Насколько хорошо я уживаюсь с хозяевами. Не послужила ли общая война против мятежников основой для союза наших семей.