Самозванка
Шрифт:
— Тогда купи наших, — перебил его казак и, видя недоумевающий взгляд, пояснил: — Нам они теперь ни к чему, раз других раздобыть не сможем. А тебе пригодятся… — чуть подумав, он веско добавил: — Почему бы не выручить доброго соседа?
— Кхе-кхе… — закашлялся добрый сосед, поражаясь коварству гяуров. Хитрую ловушку, расставленную молодым запорожцем, он раскусил моментально в запоздалой попытке отбрыкнуться: — Зачем мне ваши кони?
«Ты идиот?» — едва не сорвался с языка невинный вопрос, но, вовремя спохватившись, Данила молча указал
— Ты, колдун, и с чертями в аду торг поведешь?
— Понадобится, поведу, — невозмутимо ответил Данила. Провожая взглядом босоногую мелюзгу, пытающуюся оседлать козла со спиленными рогами, он задал встречный вопрос: — Струги где будем брать, батько атаман?
— То не проблема, — отмахнулся Гонта. — Недалече — полдня ходу — есть татарская деревушка. Там Гриня Черный свою флотилию в схороне прячет. У него и возьмем… — выдержав паузу, с усмешкой добавил: — На время.
— А как устье пройдем? Там османские галеры на страже денно и нощно стоят.
— Ты, сотник, в морские набеги никогда не ходил? — догадался атаман. Данила отрицательно мотнул головой.
— Камышами пройдем, — снисходительно пояснил Гонта. — Дождемся темной ночи и проскользнем. Чай, не впервой… То не беда.
— А в чем загвоздка?
— Как через пролив океанский проходить будем? Там охрана не чета турецкой — мышь не прошмыгнет… На тебя все надежа, колдун, авось сумеешь глаз отвести.
— Глаз не обещаю, — пробурчал Данила, — а вот зубы заговорить — это влегкую…
Через неделю, миновав Гезлев, на выходе из лимана казачьи челны атаковали мирного греческого торговца. Тактика захвата была тщательно отработана и незамысловата. Низкобортные запорожские струги жертва успевает заметить лишь когда происходит нападение. Уложив мачты вдоль днища, казаки, подкравшись со стороны заходящего солнца, дружно взялись за весла, и спустя час все было кончено. Мирный торговец оказался двухмачтовым галиотом, переделанным под перевозку рабов. Трюмы его были пусты, если не принимать во внимание десяток напуганных полячек-невольниц.
Свежий морской бриз пытался сорвать пламя со смолистых факелов, скудно освещавших палубу захваченного судна, разбойничьим посвистом пели на ветру снасти, и жалобно стонали на корме связанные моряки. Высокомерный грек-работорговец, в богато расшитом камзоле, холодным презрительным взглядом смотрел на запорожцев, без единой капли страха ожидая своей участи.
— Что с командой делать будем? — подошел Данила к еще не остывшему от схватки Гонте.
— Как что? — изумился атаман. — Грека и невольниц продадим татарам, а судно с моряками на дно.
— Ты что, батько? — ошеломленно спросил казак. — На чем далее поплывем, на стругах?
— Тьфу, ты! — в сердцах сплюнул
Данила понимающе кивнул головой — в набегах казаки брали лишь ценный груз, а команда галеона таковым не являлась. Еще раз окинув взглядом пленных, он встретился с насмешливым взором грека. Неожиданно, откуда-то изнутри, поднялась горячая удушающая волна. Подойдя вплотную к работорговцу, он негромко, едва сдерживаясь от нахлынувшей ярости, спросил:
— Сколько наших дивчин в рабство продал, купец?
Грек безмятежно пожал плечами: мол, что за глупые вопросы, бизнес есть бизнес, ничего личного.
— Лисица! — свистящим шепотом позвал Данила.
Верный десятник вынырнул из-за спины, словно ожидал команды. Сотник молча кивнул на грека. Недобро ухмыльнувшись, Лисица выхватил черкесский кинжал, скользнул к плененному купцу и деловито воткнул его в живот. Резко дернув руку вверх, он цепко подхватил за шиворот скорчившегося от боли грека. Жалобный звериный вой пронесся над палубой, заставив умолкнуть причитающих моряков.
Вынув кинжал из раны, Лисица молча обтер его об купеческий кафтан, убрал в ножны и, ловко подхватив вывалившуюся осклизлую серую массу, одним движением забил ее в открытую глотку. Какое-то мгновенье полюбовавшись своим творением, десятник одним ударом ноги отправил грека за борт.
— Не много воли взял, сотник? — хмуро осведомился Гонта.
— Команда послушней будет, — буркнул Данила, слегка ошеломленный расправой. — Нам еще плыть с ними.
— Ну-ну, — неопределенно пожал плечами атаман и повернулся к подбежавшему Забельскому: — Тебе чего, десятник?
— Батько, там казаки полонянок делят, — доложил запыхавшийся пан Ляшко. Немая мольба за землячек виделась в глаза ясновельможного шляхтича.
— Дозволь, пан-атаман! — молодцевато вытянулся сотник. Добродушно хмыкнув, Гонта молча кивнул головой.
На корме галеота, тем временем, шел яростный дележ добычи. Войсковой писарь, уже успевший оприходовать купеческий сундук с серебром, с трудом отбивался от нападок запорожцев, требующих немедленного раздела наличности и — главное! — живого приза. Самые нетерпеливые уже тянули за руки испуганных полуобнаженных наложниц. Один из запорожцев — рыжий, с отвислой заячьей губой — взвалив на плечо визжащую невольницу, под одобрительный хохот казаков направился с кормы.
— А ну, стоять! — рыкнул Данила, выразительно положив руку на эфес сабли.
— Что, сотник, понравилась девка? — глумливо ощерился рыжий, опуская польку на палубу. — Выбирай скорей, пока всех не разобрали.
— Я вспомнил тебя, казак. Это ведь ты в Умани насилил девочку, пока товарищи твои с ляхами рубились?
Казаки отозвались глухим ропотом. Рыжий, затравленно оглянувшись на мрачнеющих запорожцев, с вызовом ответил:
— А ты что, жидовку пожалел?
— Отпусти девку, — боднув взглядом, Данила угрожающе сказал: — Сдохнешь!