Самурай-буги
Шрифт:
– «Тяжелая промышленность Мицукава» – девяносто тысяч по рынку!
– «Недвижимость Сэйкю» – пятьдесят тысяч исполнено!
– Увеличьте лимит! Увеличьте лимит!
По временам, когда акция пробивает какой-нибудь особенно важный уровень, дилинг взрывается аплодисментами. Хауптман выглядит довольным. Рынок сильный, торговый зал напоминает зверинец – из этого он делает вывод, что его деятельность приносит деньги. Он наклоняется перекинуться парой слов с Накагамой, главным трейдером по деривативам. [47] Накагама – красноглазый, желтозубый, вислобрюхий, дышащий перегаром,
47
Дериватив – финансовый инструмент, стоимость которого зависит от цены базового актива, валюты или другого финансового инструмента (напр., опцион, фьючерс).
Накагама вынимает изо рта мундштук и выдувает в воздух облако дыма. В пепельнице перед ним уже сформировалась небольшая гора Фудзи из окурков. Он говорит Хауптману то, что Хауптман хочет услышать. Хауптман одобрительно кивает, хлопает его по плечу и уводит Сашу к себе в офис. Они исчезают внутри, и Митчелл замечает, что рука Хауптмана расслабленно лежит на спине Саши, три четверти на пути вниз. Еще пара дюймов – и начнутся ягодицы. Эта мысль вызывает у Митчелла слабую тошноту. Он никогда не рассматривал Сашу в таком ракурсе. Конечно, у нее есть ягодицы, и груди, и все прочее – и на вид все прекрасной формы. В техническом смысле она, несомненно, особь женского пола. Но в смысле сексуальной ориентации, в той мере, в какой Митчелл о ней думал, она кажется ему паучихой, получающей удовлетворение от ритуального поглощения здоровых молодых самцов.
– «Мацуи-Цемент» – шестьдесят тысяч на покупку…
– «Мега Энтерпрайзис» четыреста тысяч на продажу…
Аплодисменты и вопли по всему торговому залу. Четыреста тысяч – огромный ордер для таких дорогих акций, как «Мега». На его исполнение потребуется несколько дней. А так как Митчелл – аналитик, отвечающий за эту компанию, он получит долю кредитов продажи – больше, чем он рассчитывал получить за прошедшие три месяца. Он подходит к продавцу, объявившему ордер.
– Кто продает? – спрашивает Митчелл буднично. Продавец снимает наушники, выпячивает грудь. Он горд, как военный летчик, вернувшийся с задания.
– Какой-то гонконгский хедж-фонд. Первый ордер, который мы от них получили.
– Они получают наши отчеты?
– Нет пока. Они только что открыли счет.
Митчелл смотрит на ордер на столе. Клиент называется «КХИ Ассошиэйтс».
– Тебе уже ничего не надо делать, – говорит продавец туманно. – На твоем месте я бы наслаждался этой везухой, пока она длится.
Панель управления мигает – поступил другой звонок. Продавец снова надевает наушники.
– Двести тысяч? Да, да. Спасибо большое. Он встает со стула и орет на весь торговый зал:
– Двести тысяч «Софтджой»! Купить по рынку! Опять аплодисменты, вопли, шум, как в зверинце.
Митчелл проходит обратно к своему столу, смотрит на график акций. «Мега» начинает ослабевать. Когда рынок увидит, какое давление создается на продажу, акция упадет очень резко.
Перед ланчем звонит Такэути:
– Президент Сонода выражает признательность за минувшую ночь. Он хотел
– Конечно, – говорит Митчелл. – Когда вам угодно.
– Отлично. А теперь информация, которую вы запрашивали прошлой ночью…
Такэути диктует имя и адрес, которые Митчелл записывает на обороте счета из прачечной. На экране перед ним цена акций компании «Софтджой» неожиданно подскочила на 5 %. Митчелл открывает двухлетний график. Смена тренда, на которую он уже почти не надеялся, начинается. Как сказал бы его прежний босс Ядзава, сегодняшнее движение – первая ступенька эскалатора. А куда нас завезет этот волшебный эскалатор, вьющийся, становящийся на дыбы, все быстрее уносящий к небесам? Этого мы не знаем, пока сами там не окажемся. Только держись крепче да не гляди вниз.
Когда «хонда» Мори останавливается у дома Танигути, маленькая якитория забита до отказа, и снаружи на мороси ожидает очередь сарариманов и офисных барышень. Причина ясна из рукописной таблички в окне: «Безумно дешево – обед на десять палочек всего за 300 иен».
Вглядываясь сквозь прорезь в навесе, Мори мельком видит лицо хозяина над грилем, красное и потное; он трудится, пытаясь удовлетворить созданный спрос. Самый оживленный, самый доходный час дня для него; но, видя Мори, он спешит к двери.
– Проблемы? – хмурит он лоб с участием.
– Может быть, – говорит Мори. – Я так полагаю, он не пришел домой вчера вечером.
Хозяин качает головой:
– Мы обычно слышим музыку, когда он встает. А сегодня ничего не было.
Мори оглядывается. Очередь удлиняется. Хозяин не может себе позволить стоять без дела и болтать.
– Один последний вопрос, – говорит Мори. – Когда мы разговаривали в первый раз, вы упомянули помощника Танигути. Вы помните, как он выглядит?
– Это просто. Такой высокий, что редко встретишь, и большие мощные плечи. Похож на волейболиста.
Мори благодарит его. Людям в очереди хозяин кричит:
– Входите, входите! – и спешит обратно к грилю. Мори взбирается по крутой деревянной лестнице мимо клуба с девочками в комнату Танигути. С тех пор, как он тут был в последний раз, ничего не изменилось. Те же стопки журналов и книг на полу, те же мятые кучи простынь и одеял в углу. Мори проходит к столу Танигути и смотрит на ряд фотографий в рамках на стене. Девочка с сияющими глазами с первой фотографии – тот же человек, что и хорошенькая студентка колледжа в парке на скамейке. Но Мори интересует не Хироми, а молодой человек, к которому она прислоняется. Рядом с его мощными плечами голова Хироми кажется не больше головы той маленькой девочки, какой она была двенадцать лет тому назад.
Мори снимает фото со стены, кладет во внутренний карман пиджака. На пути обратно в Синдзюку он задается двумя вопросами о смерти Хироми. Это событие разбило жизнь человека на куски, вывело из равновесия его ум, привело к жестокому безумию.
Первый вопрос: какая смерть?
Второй вопрос: кто этот человек?
Потому что Мори постепенно становится ясно, что его первое инстинктивное предположение может быть и верным. По обстоятельствам Танигути подходит. Он пьяница и одержимый, он на грани нервного срыва. У него, возможно, есть и мотив. Но все же на роль безумного мстителя он не тянет. По мнению Мори, убийцей Миуры владело чувство неконтролируемой ярости. Отчаяние и горечь Танигути все же не настолько глубоки.