Самурай
Шрифт:
«Что бы сказали люди в Ято, если бы я стал поклоняться такому богу?»
Мысленно представив себе их недоумение, он почувствовал стыд. Самурай не был глубоко верующим человеком, как дядя, но, приходя в буддийский храм, непроизвольно кланялся изображению Будды, а у синтоистского храма, рядом с которым протекал хрустально-чистый ручеек, всегда испытывал непроизвольное желание молитвенно хлопнуть в ладоши. Но он не чувствовал в себе готовности назвать богом этого жалкого, худого мужчину.
Оставшиеся в Новой Испании японские купцы, должно быть, думали так же, как и он. Но ради того, чтобы шла торговля, преклоняли колени в церквах и даже согласились, чтобы их крестили южные варвары. Вспомнив все
«Решиться на такое я не в силах…»
Стать христианином значило предать Ято. Ято — это мир не только тех, кто живет там. За всем, что происходит в Ято, следят предки. Покойный отец, покойный дед Самурая останутся в Ято, пока жив род Хасэкура. Они никогда не позволят, чтобы Самурай принял христианство.
Отец Валенте медленно поднялся со стула. Он тоже поклонился епископам и сложил руки на груди. Потом заговорил хрипловатым голосом:
— Прожив тридцать лет в Японии, я своими глазами видел ошибки братьев нашего ордена, о которых говорил отец Веласко. И не собираюсь опровергать сказанное им. Наш орден действительно проявлял чрезмерное рвение. Иногда это вело к крайностям. Однако преследование христиан в Японии вызвано не только этими обстоятельствами. В словах отца Веласко содержится немало преувеличений. И в своих надеждах он чересчур смел.
Веласко сжал пальцы и через силу улыбался. Он должен был показать епископам невозмутимость и силу духа.
— Я обязан сказать… что посланники, которых привез сюда отец Веласко, не являются представителями короля Японии, именуемого сёгуном, их господин — всего лишь один из князей, владения которого находятся на востоке страны. Но даже если миссия отправлена с согласия короля Японии, она, по-моему, не может быть признана официальной, представляющей всю страну.
Отец Валенте прикрыл рот рукой и кашлянул. Он говорил спокойно, не делая эффектных пауз, чтобы привлечь внимание епископов, как Веласко. Наоборот, обрисовывал положение монотонным, невыразительным голосом. Но он с самого же начала нащупал уязвимое место Веласко.
— Отец Веласко говорил о выдающихся способностях японцев. Говорил, что они умны, что с ними нельзя обращаться, как с народами других стран, говорил об их хитрости и ловкости. Мы думаем так же. А потому хотелось бы, чтобы вы, Ваши преосвященства, учли следующее обстоятельство: поскольку прибывшая с отцом Веласко японская миссия не является официальной, ее посулам нельзя доверять. Какие бы заманчивые обещания о свободе распространения веры ни содержались в привезенном ими послании, японцы все равно их не выполнят. Вот в чем дело.
Умолкнув, отец Валенте снова несколько раз кашлянул.
— Мой многолетний опыт подсказывает, что мы имеем дело с очередной хитростью, на которую японцы великие мастера. Придумывать самые разные уловки, позволяющие выйти из самого сложного положения, — к этому они прибегают сплошь и рядом. Например, во время войны, когда неизвестно, кто победит, японский дворянин делает двух своих братьев союзниками каждой из воюющих сторон. В этом случае, кто бы ни победил, его род может смело утверждать, что одержал победу. А за то, что один из братьев примкнул к вражескому стану, семья не
— Чего же они хотят? — спросил один из епископов, сидевший подперев подбородок рукой. — К чему стремятся японцы, кроме установления торговых связей с Новой Испанией?
— Они хотят узнать, где проходят морские пути через океан, выведать секреты мореплавания. Думаю, им стало многое известно во время этого путешествия.
Епископы заволновались. Когда волнение несколько улеглось, их взгляды сосредоточились на Веласко, сидевшем с каменным лицом, вскинув голову. Он поднял руку, прося слова. Один из епископов кивнул. Веласко, весь красный, заговорил чуть дрожащим голосом:
— Вновь обращаюсь к вам, Ваши преосвященства. Мне бы хотелось, чтобы вы знали: в сегодняшней Японии ни один князь без разрешения короля не смог бы выпустить плененных испанцев. Мы же приплыли в Новую Испанию вместе с испанской командой, которой до этого запрещалось покидать пределы Японии. Это как раз и доказывает, что миссия из Японии была послана с согласия короля. О желании самого короля Японии торговать с Новой Испанией свидетельствует хотя бы то, что еще десять лет назад он направил такое же послание на Филиппины. Кстати, всем известно, что еще тридцать лет назад братья ордена Иисуса, к которому принадлежит отец Валенте, выдав четверых малолетних бродяжек за детей знатных феодалов, привезли их в Рим как официальную миссию.
Веласко сел; со скрипящего кресла медленно поднялся отец Валенте. И на этот раз он сложил руки на груди и несколько раз кашлянул.
— Это верно… Король Японии действительно хочет установить торговые отношения с Новой Испанией. Но при этом он не допустит миссионеров — возьмите, к примеру, столицу: множество верующих сожжены заживо на костре, миссионеры изгнаны. Ясно, что князь, которому подчинены посланники, тоже обязан будет последовать этому примеру. Хотя он и обещает защиту миссионерам и свободу распространения веры, это еще не значит, что король Японии думает так же.
— Вы… — перебил его, не поднимаясь со стула, Веласко, — вернее, ваш орден оставил надежды, считая, что прекратить гонение на христиан невозможно. Но я… я убежден, что вызванную вами враждебность японцев к христианству удастся потушить.
Веласко возвысил голос почти до крика, совершенно забыв, что епископы внимательно наблюдают за ним. Отец Валенте, видя, как покраснел Веласко, снова горько усмехнулся.
— Удастся потушить? Не думаю, что это так просто.
— Почему?
— Потому что, по моему убеждению, японцы… я понял это, долго прожив там… они на редкость невосприимчивы к нашей религии. — Горькая, несколько ироничная улыбка исчезла с его лица, теперь он смотрел на Веласко с состраданием. — Японцы фактически лишены способности воспринимать все, что выходит за рамки человеческой природы естества, — все, что мы считаем непознаваемым. За свою тридцатилетнюю миссионерскую деятельность я отчетливо понял это. Объяснить им бренность нашего мира не так-то просто. Именно потому, что они слишком привержены ему. Хуже всего то, что японцы наслаждаются бренностью этого мира. И это даже вдохновляет их поэтическое воображение. Ими движут непосредственные ощущения, и идти дальше них они не желают. Им даже в голову не приходит искать Бога. Им отвратительна сама идея разграничения человека и Бога. Если есть некое высшее существо, считают они, в конце концов и человек может стать им. Возьмем, к примеру, их будд — буддой может стать каждый смертный, достигнув просветления.