Самурайша

Бюто Ариэль

— Похоже, моя маленькая обжора снова проголодалась. Давай ее сюда.

Существо в розовой пижамке возвращается к матери. Хисако кажется, что у нее мгновенно кончился запас кислорода.

Рейко достает другую разбухшую от молока грудь. Ее живот напоминает опавшее суфле. От прежней юной красоты не осталось и следа, но никогда еще она не выглядела такой гордой, не была так довольна собой. Рейко обнимает ребенка, отгораживаясь от Хисако.

— Уже уходишь?

— Нужно собрать чемоданы. Завтра мы улетаем в Нью-Йорк.

— Неужели в Карнеги-Холл?

— В том

числе… Будет даже Белый дом. Нас пригласила президентская чета.

По лицу Рейко пробегает тень, она на мгновение отвлекается от кормления.

— Как тебе везет, Хисако!

— Тебе тоже, Рейко. Ты родила самую красивую маленькую девочку на свете.

Они обнимаются. Каждая как в зеркале видит в другой мечту об иной жизни.

Хисако выходит из палаты Рейко и бежит по коридору, сжав кулаки и сцепив зубы, она должна окунуться в городской шум, чтобы никто не услышал стонов ее несчастного сердца.

Глава 21

1986

Хорошо, что он позвонил ей из Франкфурта. Изобразил смирение, обвинил себя в легкомыслии, хотя она ни в чем его не упрекала. Он почувствовал — Софи нравится, что он признался ей в своих страхах, сказал, что боится новой встречи с ней, боится себя самого и своих чувств. Он слегка драматизировал, потому что хотел утешить Софи.

Он не хотел ее расстраивать. Ни ее, ни кого бы то ни было другого. Эрик хочет жить в ладу с другими, он думает об этом денно и нощно, проявляет мужество, выставляет себя трусом и… преуспевает.

Она предложила ему способ загладить вину — навестить ее сразу после возвращения. Не ночью, конечно, но во второй половине дня. Прийти на чашку кофе. По-дружески. Эрик женат, любит жену, так что вопрос решен раз и навсегда.

Сегодня, 12 октября 1986 года, Эрик все еще женат. Он по-прежнему любит жену. Но Софи Эрик тоже любит. Иначе что бы он делал голым у нее в постели, содрогаясь при мысли о том, что придется врать Хисако, чтобы оправдать свое отсутствие? Он не торопится покидать светлую, чистую спальню, где царит идеальный порядок. В квартире Софи вещи знают свое место, натертый паркет вкусно пахнет воском, чистота здесь — органичная данность.

— Как же у тебя чисто… — вздыхает Эрик, поглаживая плечи Софи.

Она смеется, смотрит на него глазами в золотую крапинку, которые он клялся любить вечно. Софи смеется, и все его угрызения совести улетучиваются. Ему семнадцать — в этом возрасте серьезным не бываешь. Каждую фразу она начинает со слов «А ты помнишь?» — и они радуются, хором вспоминая всякие милые пустяки.

— Помнишь, как ты дошел до финала конкурса Сенигаллии? Я сделала тебе сюрприз — появилась в зале в тот самый момент, когда ты начал играть «Второй концерт» Шопена.

Он удостоился третьей премии, но Софи предсказала ему великое будущее.

— Я и сейчас так считаю! Плохо, что ты все время играешь дуэтом! Твой агент наверняка получает предложения о сольных концертах, я права?

Он не смеет признаться, что все предложения касаются только Хисако.

— Ни одного. Мы — дуэт, этим

все сказано.

— Уверена, это изменится. Хочешь ты того или нет. Ты самый гениальный музыкант из всех, кого я знаю.

Сказать по правде, Эрик удивлен, но если она станет говорить так время от времени, он, пожалуй, поверит.

Софи встает. Эрика возбуждают ее стройные голые ноги, длинные распущенные волосы — раньше у нее была короткая стрижка. «Во мне все-таки есть обаяние, раз я сумел соблазнить такую красивую женщину!» — говорит себе Эрик. Излюбленная фраза матери — «Che brutto!» — все еще ранит его слух.

Софи бесшумно возится на кухне — такое возможно, только если каждая вещь на своем месте. Дверь гардероба приоткрыта. Там тоже царит идеальный порядок: белье сложено аккуратными стопками, одежда висит на плечиках, обувь выстроилась ровной шеренгой. На столе лежат три белые папки — счета, квитанции, переписка. Потрясающая организованность. Эрик никогда не решится показать Софи свое жилье.

Она возвращается, ставит на кровать поднос с кофейником, фарфоровыми чашками и тарелкой с крошечными пирожными. Небольшой интимный ужин.

— Мы ведь договаривались выпить кофе, помнишь?

Как умело она лишает драматизма то, что между ними произошло! Ее беззаботность оправдывает их. Что плохого в том, чтобы чувствовать себя счастливым?

Они лакомятся пирожными, как маленькие сладкоежки, и говорят о будущем.

— Не знаю, куда все это нас заведет, — волнуется Эрик.

— Какая разница? Если соберешься в кино на детектив, вряд ли захочешь, чтобы сосед рассказал тебе краткое содержание фильма! Отпусти ситуацию, Эрик!

— Это не так-то просто. Я нахожусь под постоянным давлением. В нынешнем году мы побили собственный рекорд: сто концертов, десять тысяч слушателей, сорок пять тысяч проданных пластинок, две записи…

— Мне очень жаль!

— Жаль?

— Да, жаль, что твоя жизнь музыканта превратилась в последовательность чисел. Пытаешься попасть в Книгу рекордов Гиннесса?

— Конечно, нет! Я рассказал тебе все это просто так, к сведению.

Этим утром он дал Мосли согласие на новый пресс-релиз со множеством цифр. Их импресарио уверен, что цифры говорят сами за себя. А вот музыка… Они не поинтересовались мнением Хисако, не пригласили ее на эту встречу. Вот он, его шанс, его алиби. Можно сказать, что Мосли задержал его, что они вместе пообедали, а потом продолжили говорить о делах. Сейчас только половина четвертого, эта легенда вполне проходит.

— Мне пора.

— Я тебя разозлила!

— Вовсе нет! Я злюсь, потому что должен идти.

Они расстаются, решив созвониться вечером и увидеться, как только дуэт Берней вернется после итальянских гастролей. Они слишком честны, чтобы признаваться друг другу в любви.

Выйдя на улицу, Эрик ускоряет шаг. Ему стыдно за измену, но он горд, что оказался на это способен. Эрик оттачивает свою ложь, вспоминает, как обещал Хисако никогда ее не обманывать. Его молодая жена не может забыть хитрости и уловки, которыми было наполнено ее детство.