Самые богатые люди Древнего мира

Левицкий Геннадий Михайлович

Однако вернемся к причудам Лукулла, которые поражали современников и потомков. «К этому надо добавить постройки на побережье и в окрестностях Неаполя, — продолжает Плутарх, — где он насыпал искусственные холмы, окружал свои дома проведенными от моря каналами, в которых разводили рыб, а также воздвигал строения посреди самого моря. Когда стоик Туберон увидел все это, он назвал Лукулла „Ксерксом в тоге“.

Подле Тускула у него были загородные жилища, с открытыми залами и портиками, с башнями, откуда открывался широкий вид на окрестность; когда там побывал Помпей, он неодобрительно сказал Лукуллу,

что тот наилучшим образом приспособил поместье для летнего времени, но сделал его непригодным для жизни зимой. Лукулл со смехом возразил:

— Что же, ты думаешь, что я глупее журавлей и аистов и не знаю, что надо менять жилье с переменой времени года?»

Но более всего Лукулл прославился своими пирами. «Не только застланные пурпурными тканями ложа, украшенные драгоценными камнями чаши, увеселительное пение и пляска, но также разнообразные яства и не в меру хитро приготовленные печенья вызывали зависть у людей с низменными вкусами».

Плутарх рассказал несколько интересных историй, связанных с этой прихотью отставного военачальника.

Однажды во время болезни Помпея врач предписал ему съесть дрозда. Слуги его сказали, что летом дрозда не найдешь нигде, кроме как у Лукулла, который их разводил. Видимо, у Помпея с Лукуллом в это время были напряженные отношения — тот отказался от прописанного лекарства и произнес:

— Неужели жизнь Помпея может зависеть от Лукулла?

Широко известен случай в сенате, когда «один юнец завел длинную речь, в которой назойливо распространялся о бережливости и воздержанности». Умудренный жизнью сенатор не выдержал и прервал его:

— Да перестань! Ты богат, как Красс, живешь как Лукулл, а говоришь, как Катон!

Однажды гостеприимством Лукулла воспользовались приехавшие в Рим греки. Через некоторое время эти люди засовестились, что каждый день на них производятся такие расходы, и стали отказываться от приглашения. Но Лукулл с улыбкой их успокоил:

— Кое-что из этих расходов делается и ради вас, достойные греки, но большая часть — ради Лукулла.

«Когда однажды он обедал в одиночестве и ему приготовили один стол и скромную трапезу, он рассердился и позвал приставленного к этому делу раба; тот ответил, что раз гостей не звали, он не думал, что нужно готовить дорогой обед, на что его господин сказал:

— Как, ты не знал, что сегодня Лукулл угощает Лукулла?»

«…Однажды, когда Лукулл прогуливался на форуме, к нему подошли Цицерон и Помпей. Первый был одним из его лучших друзей, а с Помпеем, хотя у них и была распря из-за командования в Митридатовой войне, они часто встречались и беседовали, как добрые знакомые.

После приветствия Цицерон спросил, нельзя ли к нему зайти; Лукулл ответил, что был бы очень рад, и стал их приглашать, и тогда Цицерон сказал:

— Мы хотели бы отобедать у тебя сегодня, но только так, как уже приготовлено для тебя самого.

Лукулл замялся и стал просить отсрочить посещение, но они не соглашались и даже не позволили ему поговорить со слугами, чтобы он не мог распорядиться о каких-либо приготовлениях сверх тех, какие делались для него самого. Он выговорил только одну уступку — чтобы они разрешили ему сказать в их присутствии одному из слуг, что сегодня он обедает в „Аполлоне“ (так назывался один из роскошных покоев в его доме).

Это было уловкой, при помощи которой он все же провел своих друзей; по-видимому, для каждой столовой у Лукулла

была установлена стоимость обеда и каждая имела свое убранство и утварь, так что рабам достаточно было услышать, где он хочет обедать, и они уже знали, каковы должны быть издержки, как все устроить и в какой последовательности подавать кушанья. По заведенному порядку обед в „Аполлоне“ стоил пятьдесят тысяч драхм; и на этот раз было потрачено столько же, причем Лукуллу удалось поразить Помпея не только величиной расходов, но и быстротой, с которой все было приготовлено».

Лукулл, пожалуй, единственный из множества влиятельных современников, кто окончил свои дни естественной смертью. Красс погиб при попытке повторить его подвиги, Катона, Цицерона, Помпея и прочих перемолола жерновами гражданская война. Плутарх высказывает мнение насчет своевременности ухода этого римского титана:

«Самым завидным в жизни Лукулла можно, пожалуй, считать ее завершение: он успел умереть раньше, чем в жизни римского государства настали те перемены, которые уже тогда уготовлялись ему роком в междоусобных войнах, и окончил дни свои в отечестве, пораженном недугом, но еще свободном».

Однако, тратя свой изощренный талантливый ум на поиски новых и новых развлечений, он в конце концов его лишился. Видимо, боги обиделись, что их дар тратится на занятие недостойное. Незадолго до смерти «его рассудок помрачился и стал мало-помалу угасать».

Впрочем, Плутарх, ссылаясь на Корнелия Непота, говорит, что «Лукулл повредился в уме не от старости и не из-за болезни, но потому, что его извел своими снадобьями Каллисфен, один из его вольноотпущенников. Каллисфен думал, что действие снадобий внушит его господину большую привязанность к нему, но вместо этого оно расстроило и сгубило рассудок Лукулла, так что еще при его жизни управление имуществом взял на себя его брат».

Над Луцием Лукуллом при жизни посмеивались все, кто только мог и желал, но в день смерти римляне поняли, что потеряли одного из самых достойных граждан. «Народ сбегался в печали, тело было вынесено на форум знатнейшими юношами, а затем толпа хотела силой добиться, чтобы его схоронили на Марсовом поле, где был погребен Сулла». Но брат Лукулла уже подготовил усыпальницу в любимом поместье покойного близ Тускула и с трудом убедил народ не воздавать ему ненужной чести. Его родной брат, Марк, единственный преданный Лукуллу человек в жизни, оказался верным ему и в смерти. После похорон Луция Лициния Лукулла прожил он недолго.

Красс

В плену страха

Когда знакомишься с жизнью этого человека в первые три десятка лет, то не можешь вообразить даже в самых смелых фантазиях, кем он станет в последующие годы. Более того, воспитание и римские традиции строго заботились о том, чтобы из него не получилось то, что получилось, — первый римский олигарх.

Марк Лициний Красс (115–53 гг. до н. э.) родился в семье, которая, одна из немногих, соблюдала древние римские традиции. Римская «бедность», привычка довольствоваться только необходимым для жизни — эти благородные моральные принципы успешно забывались после Пунических войн, но не в семье Крассов.