Самые скандальные треугольники русской истории
Шрифт:
Тем же летом Ежов как глава партийного контроля начал кампанию по чистке коммунистической партии от тайных уклонистов, оппозиционеров, ворчунов по поводу сталинской политики. 18 % партийцев по всей стране было исключено. Сталин увидел, что если и есть у него ударник, так это Ежов.
Сделавшись наркомшей, Хаютина поначалу умерила свой любовный пыл. Занялась устройством быта своего Колюши, который стал работать по 18 часов в сутки. Дом – полная чаша. На даче павлины в саду и стерлядки в пруду. К приходу Ежова со службы – теплые тапочки и горячий ужин. Но все чаще Николай Иванович приходил домой под утро. Он участвовал в ночных допросах и пытках самых важных арестованных. Да и вообще все наркоматы и ведомства работали по ночам, потому что таков был режим дня Сталина. Ответственные работники всей страны ложились спать часов в 5–6 утра. И лечили стрессы водкой. Какое уж тут здоровье?
Лечил и Ежов. Пьяные и развратные вечеринки (или теперь утренники?) с друзьями стали реже, но все же происходили. Можно сказать, что с самого своего назначения до самого падения жизнь его представляла сплошной стресс. Ведь пресловутая ежовщина не просто
А перед этим репрессивная машина столь же ударными темпами выбивала показания арестованных, признание в собственной вине. Потому что оно теоретиком судебного дела тех лет Андреем Вышинским было объявлено «царицей доказательств». Для чего широко начали применяться пытки, избиения. Маленький, слабый Ежов открыл для себя настоящее удовольствие в том, чтобы лично бить ногами в лицо бывшим сильным мира сего. А кроме того, составлялись списки самых важных обвиняемых, которые Ежов должен был отсылать Сталину и остальным членам политбюро. Чтобы вина за кровь, ответственность за репрессии распределялась поровну. И когда каждый (каждый!) человек в стране в 1937 году перестал чувствовать себя уверенно, тогда Молотов, Каганович, Ворошилов, Маленков и прочие вожди, получая на визирование список на арест или расстрел, непроизвольно читали его подробно – а нет ли в перечне его фамилии? Палач стал в стране главным после Сталина.
А у жены палача на пир во время репрессий собирался литературно-художественный салон. Элита творческой интеллигенции, которую тоже понемногу выкашивали, стала особенно заметной. Григорий Александров, Любовь Орлова, Валентина Серова, Сергей Эйзенштейн, Михаил Ромм. Но первую скрипку продолжали играть те, кто был допущен к телу хозяйки: Исаак Бабель, Семен Урицкий и ее новые любовники два Михаила – Кольцов и Шолохов. Те, над которыми совершенно очевидно навис дамоклов меч. Потому что многие понимали: Ежов – временная фигура. И когда начнет тонуть, утянет за собой всех приближенных. Но ни литература, ни любящая жена Тоня Пирожкова не могли отвлечь Бабеля. Демон любопытства затянул его в обреченный круг навсегда.
Между тем с начала 1937 года кривая карьеры Ежова пошла вверх почти вертикально. В январе второй знаменитый московский процесс «Параллельного антисоветского троцкистского центра», где главными фигурантами были Юрий Пятаков, Григорий Сокольников и Карл Радек. Помимо троцкизма и шпионажа, некоторых из них для разнообразия обвинили еще в отравлении А. М. Горького и его сына. Ежову присваивается высшее для офицера НКВД звание генерального комиссара безопасности.
Летом 1937 года репрессии обрушиваются на армию. Дело об «Антисоветской троцкистской военной организации в Красной армии» рассматривалось Специальным судебным присутствием Верховного суда СССР на закрытом заседании 11 июня 1937 года. В тот же день и закончилось! Перед судом предстали знаменитые военачальники: Михаил Тухачевский, Иероним Уборевич, Иона Якир, Август Корк, Роберт Эйдеман, Виталий Примаков (муж Лили Брик), Витовт Путна, Борис Фельдман и другие. Комиссар первого ранга Ян Гамарник накануне ареста застрелился и причислен был к лику врагов народа посмертно. Все подсудимые были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны немедленно по вынесении приговора. На Ежова сыплются высшие награды – орден Ленина и город, названный в его честь.
В столице Карачаево-Черкесской автономии только и успевали менять таблички. Сначала село, повышенное до ранга города, называлось в честь какого-то горского князька Баталпашинск. В 1930 году большую, но в фактическом раскладе власти не самую важную должность председателя совета народных комиссаров РСФСР занял Даниил Сулимов. Но все же почет человеку был оказан, и Баталпашинск сразу же стал Сулимовым. В 1937 году и этого премьера России вдруг разоблачили как троцкиста. Пришлось менять географию. 16 июля 1937 года город был назван Ежово-Черкесском. Сталин, видимо, считал, что друзья Молотов, Жданов, Ворошилов прочно сидят на своих местах, поэтому с городами в их честь обошелся без лукавства с дефисом. А так и человека уважили, и в будущем окажется достаточно замазать «Ежово». Это случилось уже в 1939-м.
Но на два года власти Ежова установился настоящий культ наркома и его ведомства. В театрах шли срочно поставленные пьесы. Не о расстрелах, конечно, а о гуманном перевоспитании врагов народа в лагерях – «Аристократы» Николая Погодина, «Чекисты» Михаила Козакова. Журналисты всячески каламбурили с фразеологизмом «ежовые рукавицы» в разных смыслах. А казахский акын Джамбул разразился огромной «песней» со словами:В сверкании молний ты стал нам знаком,
Ежов, зоркоглазый и умный нарком.
Великого Ленина мудрое слово
Растило для битвы героя Ежова.
Великого Сталина пламенный зов
Услышал всем сердцем, всей кровью Ежов!
и т. д.
Правда, говорили, что это написал переводчик Константин Алтайский. За что и был арестован в свое время. А выдающийся акын не пострадал.
Новый, 1938 год Бабель встретил вместе с женой Антониной Пирожковой в квартире Ежова в Большом Кисельном переулке.
И наконец, в марте 1938 года состоялся последний из четырех показательных ежовских процессов над врагами – процесс по делу об «Антисоветском право-троцкистском блоке». Собрали пеструю толпу из бывших руководителей государства Николая Бухарина, Алексея Рыкова, руководителей рангом пониже Николая Крестинского и Христиана Раковского, среднеазиатских начальников Акмаля Икрамова и Файзуллы Ходжаева и разных прочих лиц вроде врачей Льва Левина и Дмитрия Плетнева. Всего 21 человек. Самой удивительной фигурой, привлеченной к публичному процессу явно за компанию, стал предшественник Ежова Генрих Ягода. Всех, кроме троих, приговорили к расстрелу. Да и
У великой царицы Египта Клеопатры и ее прославленного мужа Марка Антония тоже собирался своего рода литературно-художественный салон. Вернее, круг друзей из числа придворных, ученых, поэтов и прочей интеллигенции. Когда дела у царственной четы шли хорошо, это общество изысканно развлекалось, угощалось и оттягивалось. Примерно как в пушкинском сочинении «Египетские ночи», когда Клеопатра дарила свою любовь простым подданным в обмен на жизнь. Высокопоставленные же члены салона (которые, возможно, могли переспать с царицей и за просто так, по дружбе) составили «Общество великолепного образа жизни» со своим уставом и программой. А вот когда дела у Клеопатры и Антония пошли плохо и стало ясно, что Октавиан Август неизбежно захватит Египет, круг друзей превратился в «Общество великолепного образа смерти». Его участники, продолжая развлекаться напропалую, заранее определялись, кто примет яд, кто велит своему рабу заколоть себя.
В кружке приятелей Евгении Хаютиной тоже чувствовалась обреченность. Только никакого «блестящего образа», только покорное ожидание – заберут или пронесет. Сталин вообще-то больше интересовался репрессиями политиков, госслужащих, военных и чекистов. Но начали пропадать и творцы.
В 1937 году расстрелян поэт Павел Васильев и арестован писатель Борис Пильняк, позже также расстрелянный. В 1938 году закрыт театр самого знаменитого театрального режиссера страны Всеволода Мейерхольда, и до его ареста оставалось совсем немного. В мае 1938 года арестован поэт Осип Мандельштам, до наркомства Ежова очень хорошо знакомый с ним и его супругой. Летом того же года расстрелян любовник Женечки Хаютиной директор Книжной палаты Семен Урицкий.
В самом странном положении оказался выдающийся советский писатель Михаил Шолохов. Он бывал в Москве наездами, но довольно часто, чувствовал себя у Сталина в явном фаворе. В августе 1938-го певец казачества оказался приближен к обществу Хаютиной. У него случилось с ней несколько интимных встреч в гостинице. И до этого он позволял себе неожиданную для тех лет смелость. Писал Сталину письма в защиту арестованных земляков. А уж после овладения женой главного палача страны решил, что ему позволено больше других. Однажды даже позволил себе явиться к Сталину в пьяном виде и за кого-то заступаться… После чего вождь произнес загадочные слова, которые добавили лишнего тумана в биографию будущего нобелевского лауреата: «Передайте товарищу Шолохову, что если он и дальше будет совать нос не в свое дело, то мы назначим другого автора “Тихого Дона”».
В начале осени 1938-го Сталину стало ясно, что пора снижать обороты. Михаил Фриновский, заместитель Ежова, как-то рассказал знакомым о своей встрече со Сталиным, и они это запомнили. «Как-то вызвал он меня. “Ну, – говорит, – как дела?” А я набрался смелости и отвечаю: “Все хорошо, Иосиф Виссарионович, только не слишком ли много крови?” Сталин усмехнулся, подошел ко мне, двумя пальцами толкнул в плечо: “Ничего, партия все возьмет на себя…”» Партия ничего не взяла до сих пор. Брать пришлось Фриновскому, Ежову и всему ежовскому окружению.Существует совершенно экзотическая версия падения Ежова. Якобы среди прочих любовников Евгении Хаютиной оказалась и одна из главных звезд СССР того времени выдающийся летчик Валерий Чкалов. Разумеется, как Герой Советского Союза он был очень тайным любовником. Не то, что Бабель. Но был у Женечки и совсем тайный-претайный любовник. Сам… Сталин. Которому в 1938-м, между прочим, было уже 59 лет. А Чкалову только 34. Мол, еще весной вождь предложил летчику пост наркома внутренних дел. Ежов тогда уже сделал свое дело и мог быть пущен в расход. Чкалов отказался, а Сталин не любил, когда отказывались от его доверия. А потом вдруг диктатор узнал, что ему ветреная Женя предпочитает и молодого Чкалова, и еврея Бабеля, не говоря уже о еврее Кольцове. Участь всех троих была решена. Только с Чкаловым как народным любимцем Сталин расправился скрытно. Приказал подстроить катастрофу самолета 15 декабря 1938 года. Правда здесь только в том, что Чкалову действительно предлагался странный для народного героя пост, и ему действительно пришлось отправиться в последний полет на неисправном самолете.
Но в самом деле, уже весной 1938 года Ежов мог догадаться, что готовится его падение, что он выполнил свою миссию и больше Сталину не нужен. Его вдруг по совместительству назначили наркомом водного транспорта. Будто мало у него работы по внутренним делам, по поиску крамолы. Уничтожив десятки тысяч чекистов, ставленников Ягоды, он, естественно, заполнил вакансии своими выдвиженцами. И вот они стали исчезать. Ежов ли был вынужден убирать сторонников или в стране начал действовать какой-то параллельный НКВД, но 14 апреля был арестован начальник главного управления пограничной и внутренней охраны Э. Крафт, 26-го – начальник секретно-политического управления И. Леплевский, 28-го – замнаркома Л. Заковский. Ушел в подполье и не сразу был разыскан глава НКВД Украины А. Успенский, застрелился начальник управления НКВД по Ленинградской области М. Литвин. А в июне 1938-го – вообще неслыханное дело – сбежал в Японию начальник Дальневосточного управления Генрих Люшков. К ноябрю Ежову все стало понятно, и он запил по-черному. 17 ноября наркомом внутренних дел стал Лаврентий Берия. Ежов, правда, остался народным комиссаром водного транспорта, секретарем ЦК и председателем КПК. Эти должности лишь отсрочили неизбежное, как балласт при падении воздушного шара.
Исааку Бабелю тоже все стало понятно. Он перестал общаться с Хаютиной и принялся с ожесточением что-то писать.
Понятнее всего все стало Евгении Соломоновне. Когда Ежов как-то бросил ей спьяну, что среди ее друзей наверняка полно шпионов, она попросила мужа проверить ее, чуть ли не предложила арестовать. Но он уже не мог ничего. Хаютина легла в подмосковный правительственный санаторий в Барвихе полечить нервы. 21 ноября 1938 года она приняла смертельную дозу снотворного.
В декабре был арестован только что вернувшийся из Испании, где СССР принимал активное участие в гражданской войне, журналист Михаил Кольцов. Двое оставшихся на свободе и живыми участников любовного треугольника только ждали своей участи.