Самый богатый пещерный человек
Шрифт:
Джим и Санни шли не останавливаясь, как будто для них это сущий пустяк. Они переговаривались по пути и смеялись. Он нес рюкзак с продуктами весом около двадцати килограмм, а она — ребенка. Я же нес только себя самого, и при этом еле поспевал за ними.
Солнце село, и становилось все темнее. «Интересно, — думал я, — как они видят, куда идти?» Я мог разглядеть только светлые носки Санни, которые выглядывали из ее обуви. Казалось, будто они скакали вверх–вниз, когда она шла. Пытаясь не отставать от нее, я торопился и порой спотыкался на подъеме, иногда падая на все четыре конечности. Наконец я спросил Джима:
—
— Не–а, здесь мы обычно не отдыхаем, — ответил он.
К счастью, я пару раз наткнулся на кактус чолья, и, хотя было ужасно больно, по крайней мере, Сани и Джим остановились и подождали, пока я вытащу колючки, и мне удалось перевести дух.
— Еще далеко? — спросил я.
— О, уже совсем близко.
В Нью–Йорке «совсем близко» означает «пара кварталов». А Джим имел в виду три–четыре километра, и притом в гору. Наконец мы добрались до гребня горы, возвышающейся на 1 240 метров над Палм Спрингз. Что за потрясающее зрелище открылось нашему взору! Впереди простиралась темная пустыня, а внизу под нами виднелись несколько городков, окруженных густыми лесами. Пока мы отдыхали, Джим и Санни покуривали марихуану. Только я начал приходить в себя, как они поднялись и снова тронулись в путь.
— Ну, далеко еще? — снова спросил я.
— Не–а… Теперь почти всю дорогу под гору.
Ну да, под гору, однако спуск был настолько крутым, что при каждом шаге ноги подворачивались, и мне приходилось цепляться каблуками, чтобы не скатиться. Затем я услышал журчание воды, и вскоре мы стали петлять вдоль ручья. Мои новые знакомые знали, где камни, а я то и дело соскальзывал в воду, не говоря уже о том, что ветки деревьев постоянно хлестали меня по лицу. Здесь, вверху, возле воды, пустыню сменили джунгли.
В тот момент, когда я подумал, что больше не в состоянии сделать ни шага, мы оказались перед пещерой. Джим зажег свечу, но я слишком устал, чтобы оглядываться по сторонам, и просто наблюдал, как Санни разворачивает влажный спальный мешок.
— Можешь спать здесь, — сказала она. — А мы поднимемся наверх в летнюю пещеру.
— В летнюю пещеру? — с опаской спросил я. Но они уже исчезли во тьме, оставив меня одного в этом жутком месте. Я забрался в сырой спальный мешок и свернулся калачиком. До меня доносилось какое–то шуршание; потом выяснилось, что это мыши, а тогда казалось, будто ползет гремучая змея или крадется пума. Но я слишком устал, чтобы беспокоиться об этом, быстро согрелся и заснул под доносившийся издалека вой койотов и жалобное уханье совы.
Если бы у меня не болело все тело, то, проснувшись, я мог бы подумать, что умер и попал в рай. Ярко светило солнце, а прямо напротив входа в пещеру я увидел тихое озеро с прозрачной водой, которое подпитывали журчащие ручейки. Повсюду весело щебетали птички.
Джим и Санни уже пришли и загорали обнаженными на камне неподалеку от меня. Малыш играл у воды, а рядом растянулась собака–койот, кормя оставшихся щенков. Аромат еды, готовящейся на костре, напомнил мне, как я давно не ел. Пахло так вкусно, что просто слюнки потекли.
Я не знал, как себя вести в присутствии двух полностью раздетых людей. Привыкнуть к этому так и не смог, но со временем нагота стала казаться как бы естественной, так что мне удавалось делать вид, будто я ничего не замечаю.
Их образ
Вокруг в изобилии росли ягоды и дикий виноград, а по горам бродили канадские бараны. И хотя к тому времени эти животные уже находились под защитой государства, когда хотелось мяса, Джим просто ненадолго уходил со своим ружьем и приносил домой барана или оленя.
Я знал, что не могу остаться — в лагере меня ждал мой друг, но я решил, что однажды стану «пещерным человеком».
На следующий день мы с Джейем снова отправились в путь и к вечеру очутились в Санта–Моника. Солнце склонялось к западу, когда водитель остановил машину на углу.
— Высажу вас здесь, — сказал он. — Я поворачиваю на восток.
— Спасибо, что подбросили, — ответили мы хором, забирая свои рюкзаки и закрывая дверцу.
— Так, а где мы будем ночевать? — спросил Джей. — Не хотелось бы спать на улице, никого здесь не зная.
— Давай спросим у кого–нибудь, где можно недорого снять комнату, — предложил я.
— Послушай, денег у меня осталось совсем немного, — возразил Джей.
— У меня тоже, но вдруг найдется что–то очень дешевое. За углом сидело несколько бродяг. Они курили и разговаривали. Я подошел к ним и спросил:
— Где можно недорого поесть и переночевать? Один из них махнул рукой в конец улицы.
— Вон там в нескольких кварталах отсюда есть ночлежка, за сутки берут по три доллара.
— Да, — заговорил другой, — а через два квартала в ту сторону находится миссия, где вы сможете бесплатно поесть. Единственное, что потребуется, это послушать их проповедь, тогда они вас покормят. Возле миссии надо быть ровно в восемь, потом они закрывают дверь на ключ. Если опоздаете, туда не попадете.
— Спасибо, — сказали мы с Джейем и направились к ночлежке.
Полы в этой старой гостинице почернели, обои местами отклеились и свисали клочьями. Воздух был затхлый, с примесью сигаретного дыма, запаха дешевого вина и мочи.
Заплатив по три доллара, мы получили комплект не совсем чистого постельного белья и полотенца.
— Можете занять номер 218, — сказал служащий гостиницы, протягивая нам ключи. — Уборная в конце коридора, справа.
На следующее утро перед миссией собралось двадцать–двадцать пять человек. Двери открыли ровно в восемь, и все толпой зашли внутрь. Джей и я сели на последнем ряду.
В миссии приготовили прекрасную программу и обращались со всеми предельно внимательно и терпеливо, невзирая на наше ужасное поведение. Какой–то лысый мужчина поднялся и с улыбкой поделился своим свидетельством, а люди вокруг меня в это время разговаривали и шутили. Один бродяга громко отрыгнул, и все засмеялись. Но несмотря на это мужчина продолжал свидетельствовать, а его улыбка излучала подлинное счастье. Кого–то в переднем ряду стошнило прямо на пол, и один из сотрудников миссии подбежал и все вытер, в то время как другой проводил беднягу в уборную. Окончив свое свидетельство, лысый мужчина исполнил для нас песню. Люди то и дело теряли сознание — некоторые от голода или усталости, другие просто были пьяны. Должно быть, ангелы Божьи смотрели на нас с сочувствием.