Самый далёкий берег
Шрифт:
Дальнейшие события разворачиваются довольно-таки стремительно. Стоило только полярнику вернуться домой…
О девушке, о ревности и речь не заходит. Есть вещи поважнее. Троица, вломившись во двор с видом непреклонным и решительным, открытым текстом заявляет, что им “все известно” — о, эта классическая фраза, превратившаяся в расхожий штамп детективных романов!
Наш полярник, сразу видно, не так уж глуп. Его первые попытки свести все к шутке наталкиваются на упрямый отпор: интересно, а как же быть со всеми этими загадочными вещами, что они трое не далее как час назад видели у
Полярник, надо полагать, не пальцем делан. Но у мальчишек есть одно несомненное преимущество: они, проглотившие массу фантастики, качественной и не очень, к такой именно ситуации весьма даже подготовлены. А вот “полярник” к провалу — не очень…
Должно быть, ему и в самом деле не хочется покидать скоропалительно эту улицу, этот городок, этот отрезок времени — прижился. А потому переговоры продолжаются уже в доме. Суть открывается после не столь уж хитрых и долгих дипломатических уверток.
Ну да, машина времени. Ну да, он и в самом деле из девяносто третьего. Но мать вашу, сопляки, никакой он не шпион, не враг народа, ни малейших коварных смыслов по отношению к данному времени не питает. Поскольку никакой он не иностранец, а самый что ни на есть коренной москвич, между прочим, с Арбата. Ему просто очень нравится обитать в этом именно времени, что здесь преступного?
Благородные Доны, чувствуя себя победителями, вполне доброжелательны и даже чуточку благодушны. Они вполне верят объяснениям и вовсе не намерены расширять круг посвященных в тайну. Правда, если вспомнить о Свете… ну ладно, сейчас не время. В общем, дураку ясно, что людям в их положении необходима некая компенсация за молчание. Много они не просят — всего-то одна-разъединственная поездка…
В скобках добавляя, чем дальше тянется разговор, тем меньше им нравится “полярник” Виталий — как-то не отвечает он представлениям юных комсомольцев о человеке коммунистического будущего. Недомолвки в ответ на одни вопросы, смех — при других, а чтобы ответить на третьи, он, похоже, откровенно изворачивается, а то и лжет. Да и вообще весь он такой какой-то… Ничего общего с героями “Полдня” или “Попытки к бегству”.
Но эти мысли и оценки они держат при себе — ладно, не стоит доводить все до абсурда, даже у Стругацких среди обитателей светлого коммунистического будущего попадаются, гм… персоны… Родимые пятна капитализма — штука въедливая, надо полагать, чтобы полностью от них избавиться, потребуется лет сто, а тут прошло всего тридцать. Будем к нему великодушны и терпимы…
Ну, и к чему же пришли высокие договаривающиеся стороны? А, Виталий?
Виталий наконец-то капитулирует. И машина времени — штука компактная, не больше стиральной машины, — уносит сразу четверых в тысяча девятьсот девяносто третий год…
Нет нужды детально все описывать. Достаточно напрячь фантазию и представить себе юных идеалистов, романтиков, комсомольцев образца шестьдесят пятого на улицах Москвы девяносто третьего года…
Это даже не конец света, это
Легко представить, какими они возвращаются — напрочь лишенными и романтики, и иллюзий, и мечты о светлом коммунистическом будущем. К чести проныры Виталика (а он на свой манер не так уж плох), он даже пытается их утешать: ну так уж обернулось, ребятки, что тут поделаешь. А посему не хлопайте ушами и, зная будущее на тридцать лет вперед, заранее готовьтесь к тому, чтобы оказаться среди хозяев жизни, а не оттесненных к помойным ящикам маргинален. Будете молчать, я вам все подробно объясню — что значит “крутиться”, как делать бабки…
Кому он это твердит, придурок?! Надо ж понимать, с кем имеешь дело…
Все-таки они не такие уж дети — восьмиклассники, допризывники, комсомольцы, сибиряки, ребята, подготовленные фантастикой к самым разным поворотам бытия…
События разворачиваются стремительно. В конце концов ничего нового — уже издан и “Конец вечности”, и “Звезда над нами”, и многое другое…
После краткого периода полнейшей растерянности и отвращения к жизни Благородные Доны не теряют времени даром. Они могут справиться и сами — в этом, в своем времени, приложив не столь уж много усилий.
Охотничье ружье примитивно похищено из шкафа отца одного из Донов — как и деньги, необходимые на покупку самых дешевых железнодорожных билетов. Уже тем же вечером они все трое сидят в вагоне идущего на запад поезда. Они едут в теплые, благодатные края, где уничтоживший СССР генсек-президент пока что занимает невидный пост в горкоме комсомола…
Благородные Доны и в самом деле благородны и честны: романтики, идеалисты, горящие желанием исправить историческую ошибку. У будущего предателя попросту нет никаких шансов остаться в живых. И он получает картечью в живот из обоих стволов, в полумраке окраинной улочки, под истошный визг жены — ну, шестьдесят пятый год, секретарь горкома комсомола из областного центра не располагает ни охраной, ни персональной машиной, так что приловить его легко…
Тут доктор Терехов решительно не в силах выбрать один из двух вариантов имеющейся у него концовки. Не в силах, и все тут. Согласно первому, Благородным Донам удается уйти, вернуться домой и их никто не ищет, потому что никому в голову не пришло связать данный областной центр и далекую Сибирь — ни малейших зацепок, ассоциаций, следов и мотивов…
Согласно второму, их тут же берут. И дальнейшая их жизнь — по тюрьмам и лагерям. И историю эту рассказывает герою как раз бывший зэк, один из Донов, а герой не верит — зэки мастера напускать туману и “тискать романы”…
Однако в обоих вариантах имя убитого предателя, растоптавшего идеалы и развалившего Союз, остается неизменным — Сергей Николаевич Тихомиров, бывший тракторист и комсомольский активист, за ударную работу и незаурядную общественную деятельность направленный в Ленинградский университет на юридический…
Вот именно, а вы что подумали? Тихомирова застрелили наши Благородные Доны, Тихомирова, про которого всё узнали в Москве девяносто третьего… Так-то.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПОЕДИНОК