Самый дождливый октябрь
Шрифт:
– Едем домой?
Домой, это значит в офис, к Александру Сергеевичу и Ниночке, на окончательный доклад. Рассказать все не конспективно, как это сделал Гоша по телефону, а медленно, с самыми мельчайшими подробностями и художественными отступлениями. Выпить кофе с бутербродами, Ниночка непременно позаботится об этом, выслушать от шефа оценку наших действий и наставления на будущее, вот в чем прелести нашей работы.
– Домой, – подтвердила я. – Только по дороге давай к Надежде Николаевне заедем.
– Заедем, – согласился напарник. – Заодно и новости ей расскажем.
– Думаешь, она еще не в курсе? Черников наверняка позвонил ей и все рассказал.
– Поспорим? – ухмыльнулся Гоша.
Я посмотрела на его довольную физиономию и подозрительно уточнила:
– На что?
– Все равно. Давай на щелбан.
– Ага, разбежалась! А если я проиграю? Мне тогда сколько времени Царевну-Лебедь изображать придется?
– Почему Царевну-Лебедь? – Гоща так удивился, что едва не проскочил на красный свет.
– «И во лбу звезда горит»! – процитировала я. – Кстати, в детстве, я считала эту царевну жутким страшилищем. Подумай сам, месяц под косой, хотя и с трудом, можно стерпеть, но звезда во лбу, это уже перебор.
– Так у тебя не звезда будет, а фонарь, – коротко хохотнул Гоша. – Значит, и будешь ты, не Царевна-Лебедь, а маяк.
– Маяком, тоже не хочу быть, – отказалась я. – И спорить с тобой не хочу. Давай уже, жми на педаль – зеленый давно горит.
Надежда Николаевна держалась рукой за сердце и явно не верила своим ушам.
– Что вы сказали? – слабым голосом переспросила она. – По почте? Мои украшения отправлены по почте? Простой бандеролью? Даже не ценной? И изумруды тоже?
– Вот опись, – оказывается, Гошка успел сделать несколько ксерокопий. А я вот об этом не подумала, хотя, казалось бы, чего проще? – Посмотрите сами, проверьте.
Листочек дрожал в руках у Черниковой, но ей потребовалось не больше пяти секунд, чтобы прочесть все, что там было написано.
– Кажется все, – она перечитала еще раз, – да, кажется, все. Спасибо вам, Гоша! Спасибо, Рита! Господи, но как же вы их нашли?
– Работали, – скромно потупилась я. – Я не просто так от вас убежала, надо было версию проверить.
– То есть, вы еще здесь, тогда, догадались? – Надежда Николаевна смотрела на меня с простодушным изумлением. – Догадались, что это Катя? – и тут же горестно всплеснула руками: – Господи, Катя! Что же я матери ее скажу? Обещала ведь сестре, что присмотрю за ней!
– А что вы могли сделать? – резонно заметил Гоша. – Ни воровству, ни убийству вы ее не учили.
– Но может, произошла какая-то ошибка? Я не представляю себе, что Катя могла… Вы ее не знаете совсем, а это же такая славная, такая
Мы с Гошей не стали спорить. Но и задерживаться у Надежды Николаевны, мы тоже не стали. Зачем? Так же, как и для ее мужа, все что могли, мы сделали.
– Ну что, подставляешь лоб, Царевна-Лебедь? – засмеялся Гоша, как только мы закрыли за собой дверь.
– Отстань. Я с тобой не спорила. Я вообще прихожу к выводу, что спорить с тобой бессмысленно, ты всегда прав.
– Ты это что, серьезно? – он даже остановился.
– Абсолютно. Ты большой и умный, ты все знаешь, все умеешь и никогда не ошибаешься.
Ура! Впервые с момента нашего знакомства, Гошка смотрел на меня неуверенно, почти с испугом. Я не удержалась и добавила:
– Это же естественно. Ты и старше меня, и опытнее, и лучше ориентируешься в любой ситуации, – я бросила на напарника взгляд, полный почтительного восхищения и с удовольствием повторила: – Ты всегда прав.
Гошка молча двинулся дальше, молча вышел на улицу, молча сел в машину. Даже первые несколько кварталов мы проехали в глубоком, почти трагическом молчании. Потом Гоша попросил:
– Рита, скажи мне, пожалуйста, что я безответственный болтун.
– Что?
– Ну, скажи. Ты же меня так называла, помнишь?
– Погорячилась, – быстро сообразила я. – Беру обратно.
– А «невыносимый тип»? А «носорог бесчувственный»? – с надеждой напомнил Гоша. – И «шкаф трехстворчатый, безмозглый»?
– Тоже беру. Все плохие слова в твой адрес беру обратно. С этой секунды только уважение и искреннее восхищение.
Гошка затормозил и аккуратно припарковался на обочине.
– Нет, – твердо заявил напарник. – Так я работать не могу. У меня хрупкая психика, мне нужны нормальные условия. Или ты меня называешь безмозглым типом, или мы никуда не едем. И перестань на меня таращиться, как пятнадцатилетняя фанатка на Диму Билана!
– Тип был невыносимый, – напомнила я. – А безмозглый – шкаф.
– Ритка, не буди во мне зверя! Какая разница, безмозглый тип или невыносимый шкаф?! Имей в виду, или ты сию секунду приходишь в чувство, или я увольняюсь!
– Гошка, не будь болваном, – засмеялась я. – Кто тебя из «Шиповника» отпустит?
– А я, значит, веду себя сейчас, как болван? – он сверлил меня подозрительным взглядом.
– Как круглый болван, – подтвердила я. – Нет, хуже, как квадратный! Который даже не катится!
– Ф-фу, – с облегчением выдохнул Гошка. – Ну и хорошо. Только ты так больше не шути, пожалуйста. Серьезно, Ритка, я ведь, с перепугу, могу и это… неадекватно отреагировать.
– Как же, помню, у тебя хрупкая психика, – засмеялась я. – Ладно, хватит развлекаться, поехали. «Наше все» доклада ждет.