Самый лучший коммунист. Том 2
Шрифт:
– Хайлиггайсткирхе биль основан в 1208 году…
Под его бубнеж мы сфотографировались, прошлись по двору и вернулись ко входу.
– …Биль отреставрирован после фойна, алтарь биль освящен заново в 1955 году. А сейчас мы смочь посмотрьеть выступление победитель конкурса церковный хор тля мальчик.
В церкви было людно: выступление хора-победителя хотят посмотреть как минимум родители участников, как максимум – завсегдатаи церкви и случайные прохожие, заметившие на информационном щите у ворот объявление. Безопасность мероприятия обеспечивается великолепно: привалившись к стене слева
Не удержавшись, я подошел к нему и поинтересовался:
– Гутен таг, херр офицер. Как долго вам осталось до пенсии?
Приподняв на меня бровь, мужик ответил:
– Сегодня мой последний день на этой работе.
– Очень хорошо, – порадовался за него я. – Нет ничего лучше пенсии!
– Только юность, херр Ткачев, – улыбнулся он.
Узнал все-таки. Вернее – предупредили, что приеду.
Внутреннее убранство церкви разочаровало: большая часть стен и потолка были лишены так и просящихся сюда фресок, обшарпанные скамейки перед «сценой» были исцарапаны и исписаны вандалами-безбожниками (свастики в наличии), старенький орган царапал слух неудачно настроенными высокими нотами. Реставрация еще не закончена – так объяснил несоответствия фасада и внутренностей экскурсовод.
Немецкие деточки меня узнали! Потешные: двенадцать-тринадцать лет, одеты в гольфы, шорты на подтяжках – актуально для мальчишек – и белые рубашки. Девочки – в белых блузках, серых пиджачках, юбках и с бантиками в волосах. Не сильно-то от наших детей отличаются! Десяток минут ушел на общение и коллективное фотографирование с ребятами и их родителями. Не предусматривалось, но мне не жалко.
Нас, Советских граждан и примкнувших к нам негров, усадили в первые ряды. Дальше сели немцы. На сцену вышли ребята в сопровождении католического попа и тощего худого страшного мужика в круглых очках, по которому сразу было видно – огромного профессионализма педагог, типа Виталининой учительницы Брониславы Вацлавны Захерт.
Под мягкий органный перебор дети начали исполнять христианские гимны на немецком. Стараясь избавиться от ненужных ассоциаций – строчка Gott mit uns пару раз встретилась – я откинулся на скамейке и в целом получал удовольствие.
– Нигер, этот кусок так и просится на луп, – потыкал меня локтем Фанки Фанк.
– Просится, – подтвердил я. – Поговорю с очкариком.
Так-то прав: обмазанные фильтрами детские голоса будут хорошо смотреться на грустных битах.
В следующую секунду ситуация резко изменилась: музыку прервал оглушительно пронесшийся по церкви треск короткой автоматной очереди. Орган заткнулся, педагог из-за него бросился к растерянно замолчавшим детям, опережая попа, который стартанул из-за кулис.
Многоопытные – в Америке стреляют часто и много – негры бросились под скамейку, и Джим при этом не постеснялся схватить меня за шиворот и взять с собой. Сидящий с другой стороны от меня «Седьмой» ему в этом помог и придавил своей КГБшной тушей сверху:
– Лежи! Сука…
Последнее слово адресовано не мне, а гениальным немцам, изъявшим у «дядей» оружие и не предложившим ничего взамен. Видеть я мог только мельтешащие ноги, но звуков хватало
– Liegen!
– Halt den Mund des bastards!
– Barrikade, Zohan!
«Посмертная» месть Герхарда? Националисты? Какие еще у меня враги есть? Ах да, врагов примерно половина Земли. Придется сделать все, чтобы выжить им назло.
Спустя пару очередей – очень надеюсь, что в потолок – «взрослые» крики стихли, и стали четко слышны раздраженные крики террористов:
– Если эти вонючие свиньи не заткнутся, мы заткнем их сами!
Все-таки нацисты.
Раздались торопливые шаги – родители поспешили успокоить выигравших на свою голову конкурс хористов. Простите, ребята – косвенно, в роли объекта, я вас все-таки подставил.
– Десять, – шепотом поделился со мной инфой Седьмой. – Жиды какие-то.
– Что? – охренел я.
– Ну с пейсами, – ничуть не помог он. – Бородатые, в кипах. С УЗИ. Может и не по твою душу.
– Ни разу такого не было, чтобы не по мою, – буркнул я.
– Сюда идут. Не дергайся и терпи, понял?
– Понял, – честно ответил я.
Потому что нас всех покрошат.
– Встать! – раздался над ухом нервный, тщетно пытающийся казаться уверенным, голос.
Нервы могут обернуться дополнительными смертями.
– Мы встаем, – уведомил террориста Седьмой и медленно поднялся на ноги, заслонив встающего меня.
– Попался, антисемит! – на идише, который я, разумеется, знаю, ощерился на меня идеально-белыми зубами держащий нас на прицеле расположенного у бедра «Узи» карикатурного вида еврей.
Шляпа с полями, пейсы, очки на глазах с подозрительно широкими зрачками, кучерявая борода, одет в расстегнутое пальто поверх костюма.
– Хасид что ли? – не выдержал я.
– Заткнись! – фыркнул он и плюнул в Седьмого – я же за ним прячусь. – Вали к своим, антисемитская свинья.
Подельники – все как на подбор, с пейсами – тем временем при помощи пинков и рыков «расфасовывали заложников». Группа первая – дети и их родители. Группа вторая – немцы-зрители и поп с педагогом. Группа третья – мы с земляками и неграми.
Виновато посмотрев на Соню, я развел руками.
«Дурак, ты-то причем»? – ответили ее округлившиеся от удивления глаза.
– Чего вы хотите? – попытался начать переговоры Михаил Сергеевич.
Краем глаза заметив красно-синее около забаррикадированных скамейками дверей, я расстроился еще сильнее: зря я стебался над дядькой полицаем, он до конца исполнил свой служебный долг. Но какого хрена его исполнял одинокий почти-пенсионер?!
– Заткнись, – не захотел отвечать хасид.
– Отпустите детей, – попросил я.
– А из концлагерей отпускали еврейских детей? – отказался террорист постарше, подошел ко мне, отодвинул беспомощно на меня покосившегося Седьмого и попытался ударить меня в нос.
Я увернулся и пожалел, получив от другого хасида стволом «Узи» в живот.
– Сидеть здесь! – скнул дулом в угол старший. – Зохан, смотри, чтобы они не делали глупостей.
– Здесь многовато окон, – заметил третий террорист. – Свиньи могут решить, что это дает им шансы поубивать нас прежде, чем мы поубиваем этих, – окинул нас стволом автомата.