Самый лучший коммунист
Шрифт:
— Пишите, Константин Евгеньевич, а то ошибетесь и придется начинать заново, — ответил я.
Ты еще меня за бугор поотправляй, прелюбодей. Получай воспитательную беседу:
— Житие протопопа Аввакума, фрагмент, — огласил я, откашлялся и процитировал. — А когда еще был я в попах, пришла ко мне исповедаться девица, многими грехами обремененная, во всяком блуде и разврате повинная, и начала мне, плачась, подробно возвещать в церкви, пред Евангелием стоя. Я же, треокаянный врач, слушавший ее, сам разболелся, изнутри распаляем огнем
Товарищ Лазарев цитату из памятника отечественной литературы принял за совет и проявил малодушие:
— Ожоги помешают работать с бумагами.
— Придурок, — припечатала его Вера.
— Просто удивительно, насколько некоторые люди не понимают иронии, — грустно вздохнул я.
Новые КГБшники как раз из таких — серьезные, как зубная боль.
— Тебе легко говорить, — не удержалась падшая комсомолка.
— Легко, — признал я. — У меня жена красивая.
Константин Евгеньевич скривился, Вера хохотнула — нечаянно попал в точку.
— Женская красота — понятие субьективное, широкое и относительное, — утешил я секретаря ЦК.
— Спросите, почему он на крокодиле женился, — подсказала комсомолка и сама же ответила. — У нее папа — директор завода.
— Что ж, это тоже материализм, — пожал я плечами. — Что есть любовь по сравнению с материальным и социальным положением? Все равно за пару лет проходит.
— В песнях у тебя не так, — стрельнула в меня глазками Вера.
— Так в песнях и в кабинете секретаря ЦК ВЛКСМ на рабочем столе не е*утся, — придавил я ее взглядом.
Товарищи — вот умора — покраснели и уткнулись в листочки. В коридоре послышались шаги, и знакомые голоса поведали выгнанному в приемную отваживать любопытных «четвертому»:
— Здравствуйте, товарищ! У товарища Сидорова юбилей, тридцать лет, скидываемся по десять копеек.
— Как они за*бали, — вызвал неприятный флешбек Лазарев.
Ладно, при наличии арки металлодетектора флешбеками можно пренебречь. Сходив в приемную, я рассказал комсомолкам «легенду о двери» и выдал пятьдесят копеек — за себя, провинившихся и КГБшников. Ну и что, что они здесь не работают? Юбиляр от этого страдать не должен.
Посчитаем — в Канцелярии под пятьсот человек работает, по десять копеек с носа — около пятидесяти рублей. Скромно для зажравшегося меня, но очень солидно для юбиляра. На похороны собирают больше, но оно и понятно — нужно помочь оставшейся без кормильца семье.
— По десять копеек отдаем, товарищи, — вернувшись в кабинет, скомандовал я и заодно спросил. — Закончили?
— Закончила, — Вера отдала мне бумажки, подхватила сумочку, достала из нее кошелек и рассчиталась.
— Можете спокойно заниматься своими рабочими обязанностями, — отпустил я ее.
Потом через кого-нибудь «явки» передам, будет мне инфу сливать.
—
— Значит так, товарищ Лазарев, — убрав «десятик» и бумажки секретаря, перешел я ко второй фазе запугивания. — В вашей деятельности была найдена коррупционная составляющая — вы с подельниками в виде члена ЦК Вишнева и главы Комсомола города Свердловска в обход стандартных процедур выделили столярному УПК торговое помещение в центре города за вознаграждение в две тысячи рублей.
ОБЭП на месте уже отрабатывает, помещения УПК получать можно, но не больше одного на комбинат — сбывать продукцию, которую не забрало государство или кооператор. Народу нравится — «студенческие» товары дешевле обычных, и при этом условная табуретка или шапка от сделанных профессиональными рабочими нифига не отличаются. Доход идет на нужды учебного заведения и в обязательном порядке выплачивается студентам в качестве прибавки к стипендии-зарплате. Второе помещение, да еще в центре, УПК не положено.
— Вернуть? — попытался легко отделаться Константин Евгеньевич.
— Конечно вернуть, — кивнул я. — Опосредованно — на все деньги покупай билеты «Спортлото», доходы с нее подпитывают высокие спортивные достижения нашей Родины. Выиграешь — хрен с ним, оставляй себе.
Секретарь ЦК приободрился — не все неправедно нажитое потеряно!
— Но вообще ты просто пи*дец как попал, — расстроил его я. — Свердловская часть спрута уже под следствием. Ты и член ЦК Вишнев не под ним потому что я здесь второй день работаю, но насмотрелся достаточно, что бы понять — ВЛКСМ гниёт с головы, и ему нужно лечение. Я — доктор, а ты будешь санитаром, Костя.
Рожа Лазарева опять просветлела — сложное у него утро:
— Если что-то услышу, обязательно сообщу.
— Не «если», а «когда», — поправил я. — И помни, что попытка меня на*бать приравнивается к государственной измене, потому что врун считает себя умнее обманываемого. Ты, Костя, уж прости, умом не блещешь — дважды спалился, и это мы еще особо не копали.
Поднявшись на ноги, улыбнулся приунывшему секретарю ЦК:
— Работай честно, делом доказывай стремление исправиться, помогай мне очистить здешние воды от мути, и все у тебя будет хорошо.
— Я понял, Сергей Владимирович, — вздохнул Лазарев.
— И позвони кому-нибудь, пусть дверь починят, — подсказал я и пошел к себе.
Как раз в пятнадцать минут уложился!
До совещания мы с Никитой Антоновичем успели попить чаю и освоить программу «почта». Часть документации теперь не придется носить физически — на долгой дистанции сэкономленные секунды превратятся в часы и даже годы. Учета и статистики в стране столько, что я даже представлять боюсь, в какие усилия обходятся их хранение и обработка. Цифровизация нужна как воздух — это сколько конторских перекладывателей бумажек высвободится для более полезной деятельности?