Самый лучший комсомолец. Том 2
Шрифт:
Вроде справляюсь – Вилочка по крайней мере мной вполне довольна, значит экзамен пока проходит штатно.
Поговорив ни о чем, гости нас покинули, сменившись англичанами из их посольства – с этими поговорили о том, как я доволен работой с английским лейблом. Еще были французы и господа из ФРГ – включая моих издателей, по чьей инициативе я на немецкие земли и прибыл.
А вот с кем потусоваться было реально прикольно, так это с главкомом Советского контингента на территории ГДР Виктором Георгиевичем Куликовым и его генералами. «Паркетных» здесь нет, поэтому за Менгеле нас с Виталиной без пяти минут носили на руках, старательно делая вид, что верят в мое «я тут не причем, это все Москва».
Когда формальная часть приема
«Домой» вернулся донельзя морально выжатый, но Вилочка быстро вернула мне душевный покой, продемонстрировав насколько она мной довольна. насколько «Домой» вернулся донельзя морально выжатый, но Вилочка быстро вернула мне душевный покой, продемонстрировав насколько она мной довольна. «Домой» вернулся донельзя морально выжатый, но Вилочка быстро вернула мне душевный покой, продемонстрировав насколько она мной довольна..
Увы, блаженство вечно длиться не может, поэтому в дверь деликатно постучали. Накинув халат, пошел открывать и узрел дядю Витю.
– Ругаться будете? – вздохнув, спросил я.
– Да, – подтвердил он.
– Ох уж эти спецслужбы, – снова вздохнул я и повел гостя внутрь, где Виталина успела надеть спортивный костюм и принять уставной виноватый вид.
Подустав обкладывать нас старым добрым трехэтажным (к немалому моему удовольствию, я красивые загибы всегда ценил), дядя Витя подвел итог, обратившись к Виталине:
– По-человечески я тебя понимаю, но, если бы не он, – невежливо ткнул в меня пальцем. – Я бы тебя обратно в архивы списал. Совсем расслабилась! Забыла, зачем приставлена? Последний шанс тебе, профукаешь – всё, другого не будет.
Пфф!
– А ты не заигрывайся! – прилетело и мне. – Хочешь в любовь-морковь играть, найди кого попроще, а оперативника экстра-класса не порть!
После этого он счел урок усвоенным и слил немного инсайдов с допросов Менгеле:
– Сломался, гад, всех своих «друзей» сдал, лёгкой смерти просит. В Аргентине… – он осекся, пожевал губами и утаил кусочек. – Сбежал, короче. В Берлин приехал – никто не узнаёт, расслабился, второй месяц тут квартирует. У него билеты в Египет на послезавтра куплены, а тут крик «Менгеле» и слепота. «Что я сделал этой женщине? Почему она такая жестокая?» – передразнил он светило третье-рейховской медицины.
– Просто о*уеть насколько особь может быть лишена совести, – вздохнул я.
После дяди Витиного ухода девушка сбегала на кухню, откуда вернулась с тарелкой мелких, на один укус, пирожков и термосом чая. Все это мы употребили под программу «Время» – в посольстве Советское телевидение частично ловится, состоящую всего из двух новостей – короткого репортажа о ЧП с поездом (показали Хиля, который с улыбкой успокоил народ тем, что все в порядке, и коллектив на гастроли прибудет вовремя. За ним выступил наш Министр путей сообщения, который напомнил гражданам о необходимости соблюдать правила поведения в поезде) и длинного – о поимке Йозефа
Вчерашний сигнал «мальчик умеет сочинять на немецком» был считан, в рекордные сроки переработан, и ровно в семь утра – заранее утвержденное время моего пробуждения – зазвонил телефон. Поговорив с нашим послом, согласился на внепланового соседа по завтраку в посольской столовке (притворяется, по факту – ресторан).
– Будем лепить коллектив с германоязычным репертуаром! – радостно заявил я предельно милой (потому что сонная и растрепанная) Виталине.
Поощрив меня за набирающую ход экспансию поцелуем в щечку она пошла умываться, а мне ничего не оставалось кроме как присоединиться к ней в этом порыве – ванная у нас тут одна, а время поджимает.
Одевшись – Виталина выбрала «маскировку» – спустились в столовую, где Петр Андреевич познакомил нас с мрачным худым немцем в круглых очках с именем-отсылкой (пока несуществующей) Ганс Ландо, отчего я сразу настроился на серьезный лад – знаем мы этих Гансов!
Представитель лейбла спросил, много ли у меня песен на немецком, и получил честный ответ – ДОФИГА. Это его обрадовало (по словам, на каменной роже ни жилки не дрогнуло), и он предложил услуги собственных артистов.
– Извините, хер Ландо, но у меня нет никакого желания работать с зарубежными кадрами, – развел я руками. – Уверяю вас, в нашей стране достаточно владеющих немецким языком одаренных людей. Другие наши проекты говорят сами за себя – наши граждане прекрасно справляются.
Потому что цель «заработать бабла» – глубоко побочная, мы тут занавес дырявим вообще-то, а иностранные артисты в этом подмога слабая.
– Если возьмете наших, мы могли бы предложить несколько более выгодное для вашей стороны распределение доходов, – завуалированно обвинил он меня в жадности.
– Стандартный контракт нас более чем устраивает, – отказался я. – Извините, либо работаем по устоявшемуся регламенту, либо не работаем никак.
Дали по рукам, и фриц ушел в недра посольства готовить почву для нового проекта. Приятно, когда все скучные обязанности тащат на себе взрослые!
В отличном настроении отправился на встречу с учениками школы при посольстве – сиречь, Советскими детьми, которых не любить просто невозможно. Где-то на двадцатой минуте выступления, которое начал сразу с политинформации («Немцев-то не обижаете? Молодцы! Эти немцы свои, союзные, и обижать их нельзя, ведь во многом благодаря нанесенным Германии по итогам Империалистической войны обидам…»), начал понимать, что что-то здесь не так, потому что ребята поделились на две категории – первая привычно-радостная, внимает со светящимися глазками, а вторая – прямо странная, совершенно непривычно-серьезная и даже напряженная. Нет, отсутствие щенячьего восторга при взгляде на меня не преступление (пока!), но дети так себя не ведут. Значит – зашуганы родителями-дипломатами, которые велели при виде меня сидеть с закаменевшими рожами. Понять могу – внутри-то СССР функционеры бегают обезглавленными паникующими курицами, силясь понять, что за фигня творится, а здешние-то еще меньше знают! А вот чего понять я не могу, а главное – совершенно не хочу, это взгляды, которые дети «сурьезные» бросали на детей нормальных. Презрение и стыд за совершенно социально приемлемое (радоваться на специально выделенных для этого мероприятиях, вообще-то, никто пока не запрещал) поведение соучеников, вот что в них было!