Самый Лучший Ветер
Шрифт:
Так я сидел, подруливая в нужные моменты, всматриваясь во встречные пароходы и катера, отмечая их в журнале. Рассматривал прибрежную тайгу и небольшие поселения вдоль берега, нет ли где столбов дыма или непонятной суеты, мурлыкая себе песенки под нос.
Потянувшись в очередной раз за биноклем, чтобы получше разглядеть домишки на речном острове, я краем глаза заметил, как что-то небольшое и серое, размером с крупную крысу, тянет меня за штанину.
— А-а-а! — заорал я в самом настоящем испуге, брыкаясь обеими ногами и чуть не выпрыгнув из кресла. — Ерш твою медь, Кирентий! Ты совсем обалдел,
Домовёнок перепугался еще больше меня, отскочил в сторону и, сев на пол, начал плакать навзрыд. Крупные слезинки, размером с горошину, катились у него из-под прижатых к глазам кулачков, и я немедленно успокоился.
— Киря-Киря-Кирюша, — как можно более ласково позвал я. — А ну, подь сюда.
На шум в рубку заскочил весь экипаж и в непритворном изумлении уставился на рыдающего домового. Я в это время успел отстегнуться, стащить с себя прошитую серебряными нитями рубашку и, перегнувшись через подлокотник, подхватил бедолагу на руки где принялся его качать и успокаивать, как ребенка.
— Приплыли, — в раздражении сплюнул Далин. — его тут только не хватало. Ты как здесь оказался, злодей, а?
Кирюшка не отвечал, заливаясь слезами пуще прежнего и только сильнее вцепился ручонками мне в запястье. Арчи прищелкнул пальцами, накладывая какое-то успокаивающее заклинание на домовёнка, и тот на глазах начал затихать, всхлипывая и бормоча что-то оправдательное себе под нос.
— Я чистил! — наконец удалось нам разобрать сквозь смолкающий плач. — А оно! Лариска огнем плюется! Страшно! Я спрятался и ушки закрыл! Я потом хотел дверь открыть, домой чтобы, а там земли нет, я чувствую! И дверь не открывается-а-а-!
— Ну-ну-ну, — я начал гладить домовёнка, успокаивающе разговаривая с ним. — Все-все-все. Ты же мужик у нас, не плачь. Тихо-тихо-тихо.
Кирюшка, подрагивая, начал умолкать, с нескрываемым испугом глядя на нас.
— Вот черт, — помолчав, сказал Далин. — перепугал ты нас, Киря, и сам, гляди, слезами всего Артема укапал. Не бойся, никто тебя высаживать не собирается.
— А ругать не будете? — всхлипывая, пропищал домовёнок. — Я не виноват, я хотел, чтоб чисто было, а там не грязь, а ржавчина, она долго оттиралась.
— Ржавчина? — не на шутку заинтересовался Далин. — Где это? Молодец что нашел, Кирюха, это очень серьезно. Покажешь мне?
— Покажу, — облегченно прошептал домовёнок. — Я нашел, да. Непорядок. А ругать точно не будете?
— Тебя не будем, — подтвердил Арчи. — Ты теперь у нас не домовой получаешься, а даже не знаю, как тебя назвать. Воздушный, что ли?
— Не, — отказался Кирюшка. — Воздушный несолидно.
— Тогда трюмный будешь, — предложил Далин. — Как на флоте.
— Трюмный? — попробовал на вкус незнакомое слово домовёнок. — Трюмный буду!
— А вот с Микешкой разобраться надо, — задумчиво сказал Арчи. — Как придем домой, потащу его на правеж. Перед всем экипажем пусть отчитывается, как дошел до жизни такой. Раскабанел вконец.
— Не надо, — встревоженно пискнул Кирюшка. — Он не виноват, это я сам не успел.
— Мне виднее, — подмигнул ему Арчи. — А вот скажи нам, друг дорогой, ты что, высоты не боишься?
— Нет, — удивился Кирюшка. — А
— Совсем молодец, — погладил его я. — Прямо свой в доску. Ни у кого трюмного нет, а у нас будет.
Кирюшка встрепенулся, посмотрел на меня и с радостью закивал головой. Я жестом подозвал Антошу и, знаками показав чтобы он закатал прошитые серебром рукава, передал ему домовёнка.
— Держи, — освободив наконец руки, я вцепился в штурвал, который придерживал до этого коленями. — Не ты теперь у нас самый младший, а он. Надеюсь, споетесь.
— Конечно, — утвердительно сказал парень. — Домовой — это всегда хорошо. Даже здесь, наверное. Будешь со мной жить, Кирюша? А помогать будешь?
Радостный домовёнок усердно тряс головой, показывая, как он готов к труду и обороне.
— Как ты там давеча говорил, Далин? — обратился я к гному. — Тенденция? Осталось только кошку с собакой завести, рыбок и канарейку в клетке. Воздушный балаган, блин.
— Предупреждаю сразу, — помолчав, откликнулся гном. — Канарейку я в окно выброшу. Рыбок в реке утоплю. С собакой и кошкой не знаю, но что-нибудь придумаю. Не доводите до греха.
Кирюшка в ответ на эту речь встревожился и с испугом уставился на Далина, покрепче вцепившись в Антошу.
— А вот этот мохнатик зело полезен может быть, — продолжил гном. — Ну-ка пойдем, покажешь мне, где ты ржавчину нашел.
И Далин, подталкивая перед собой Антошу с домовёнком на руках, ушел в моторный отсек. Арчи проводил их взглядом, вздохнул и плюхнулся на свое кресло.
— Как идем? — поинтересовался он. — Все норм?
— Так-то норм, — подтвердил я. — Только ветер небольшой встречный появился, скорость примерно шестьдесят. Я по бакенам замерял.
— То есть у Новониколаевска часов через пять-шесть будем? — не унимался маг.
— Если ничего не случится, — суеверно поморщился я, — то да, часов шесть.
— Понятно, — наконец успокоился Арчи. — Вахту по три часа разделим?
— Да зачем? — отказался я. — Перегон приятный, погода шепчет, местность знакомая. Мне только в радость. Вот через два дня на третий вместе будем сидеть, по одному не получится, так что отдыхай пока, только не засни. А то будет нам сюрприз.
Силовой щит на каркасе работал только если маг, его запустивший, продолжал его контролировать и поддерживать заклинание. Нет, я мог с помощью магического рычага интенсивности силового щита здорово увеличивать или уменьшать рабочий объем, изменяя тем самым высоту полета в широких пределах, но и только. Стоило магу заснуть или каким-либо еще способом потерять концентрацию, как любой дирижабль превращался в прекрасно пикирующий утюг. На этот случай мы могли отстрелить силовой каркас вместе с грузовым контейнером и, включив двигатели, попытаться спланировать на коротких широких крыльях, спасая свои жизни. Такие прецеденты бывали, и всегда означали большой риск. Случаи удачных аварийных посадок можно было пересчитать по пальцам одной руки, так как где ты над тайгой найдешь посадочную площадку? Над рекой еще можно было побороться и попытаться притереть машину на воду или на лед, но над лесом глухо, даже не надейся. Поэтому прав был Арчи, когда говорил, что дирижабль — это он и есть.