Самый опасный человек Японии

Стальная Хризантема

История про Кимитакэ и Юкио

Проснувшись поутру 20-го числа, я подумал: «Наверное, все уже на станции Сюндзоку, а то и вовсе в поезде»…

Никогда я не был в Эносиме, и оттого мне ещё больше туда хотелось. Я думал о ней весь день, до самого вечера.

Когда я лёг спать, мне приснился такой сон: я поехал вместе со всеми на экскурсию в Эносиму. Я хорошо провёл время, но кругом были камни, которые мешали мне идти.

Хираока Кимитакэ, школьное сочинение

– Фантомас!

– Как вы сказали, простите?

– Я говорю – Фантомас!

– И что же это значит?

– Ничего… А может – все!

– Однако! А кто это такой?

– Никто не знает… Но, тем не менее, он существует!

– Хорошо, но чем-то же он, в конце концов, занимается, этот кто-то!

– Он наводит ужас!..

Пьер Сувестр, Марсель Аллен. “Фантомас”

Был знаменательный день: в самую престижную школу Токио должен был приехать с лекцией тот, кого американские газеты называли самым опасным человеком Японии.

Согласно законам и реестрам Министерства народного просвещения, все школы в стране равны и дают великолепное образование. Но при этом все (даже те, кого сюда так и не приняли) знают, что самая престижная из школ – Гакусюин. И дело не в том, что тут учат как-то особенно хорошо. Гакусюин не выпускает ни учёных, ни деятелей культуры, а здешние обычаи и розыгрыши невольно заставляют вспомнить исправительные колонии для малолетних преступников.

Всё дело в том, что учиться в Гакусюине – самый надёжный способ стать министром чего-нибудь или получить должность в посольстве. Потому что как раз тут, под опекой отставного адмирала, и учатся дети теперешних послов и министров.

Нельзя сказать, что они сильно умнее или старательнее среднего токийского школьника, – но у нас эпоха равенства и всеобщей войны. Чтобы работать министром или послом, от человека больше не требуются какие-то особенные способности.

И вот в такую важную школу должен приехать настолько важный человек. Всем сразу стало ясно: потрясение предстоит нешуточное. Встревожены все, кому положено, – газетчики, шпионы, сторожа и несколько контрразведок.

А вот самим школьникам не было до этого никакого дела.

Всё дело в том, что большинство учеников уже свыклись со всякими делами государственной важности. На важных и влиятельных лиц они и у себя дома насмотрелись.

Само здание школы стояло на приметном месте – как раз возле Генерального штаба и в паре трамвайных остановок от пёстрых торговых улиц Синдзюку. За глухими стенами расстилались аккуратно подстриженные садики, а среди них стояли белые здания, вполне типовые, но при этом дорогие и капитальные, а ещё почему-то с мавританскими арками на первых этажах.

Кто только не приходил сюда ещё в прежние, довоенные времена, чтобы рассказать о чудесной жизни, что начнется после выпуска: и лоснящиеся заместители министров, и армейские

офицеры из разных фракций, и флотские, с цветочками сакуры на погонах, и даже какие-то загадочные буддистские монахи – на случай внезапной вспышки религиозности. А один раз приходил даже президент рыболовной компании и рассказал, каково работать на краболовной платформе. Он, конечно, не нуждался в новых работниках, – даже если случался шторм и очередная платформа смачно переворачивалась, отправляя крабов обратно в море, а ловцов на свидание с предками, достаточно было просто перевернуть всё сооружение обратно и отбуксовать в порт. И уже к вечеру изголодавшиеся деревни поставляли новую партию послушных и дешёвых работников. Цель лекции президента рыболовной компании была исключительно воспитательной: выпускники обязаны ценить, что ходят по суше и работают пусть и в заштатных, но канцеляриях.

Вот и вышло так, что из нескольких сотен будущих государственных умов визит обсуждали всего трое. Эти трое стояли возле задних ворот, что выходили в тесный и вечно пустой переулок, и выглядели весьма странно для одинаково подстриженного и неизменно оборванного военного времени. При взгляде на них скорее припомнишь беспечные двадцатые годы, эпоху раннего джаза и императора Тайсё, – или какое-то другое, вольное, послевоенное и очень смутное будущее, про которое даже думать мучительно.

Рассмотрим всю тройку повнимательней.

Во-первых, здесь девочка – хотя корпус, где будет выступать опасная личность, предназначался только для мальчиков, а женская школа на два квартала южнее. Школьный герб на рукаве её стандартной матроски несколько объяснил подобное нарушение правил. В её низеньком, лет двенадцати-тринадцати теле, полыхала дикая, необузданная энергия, и даже она сама не могла её сдержать. Ноги в длинных чулках невольно переступали вправо и влево, руки то и дело взлетали в воздух и даже волосы так и норовили встать торчком вокруг её милого личика. Её звали Ёко Атами.

Рядом стоял мальчик, про которого было сложно сказать – то ли он высок для своих четырнадцати, то ли слишком низок для своих шестнадцати. Если встать поодаль, в самом начале переулка, то и вовсе сперва подумаешь, что это девочка, которую зачем-то нарядили в школьную форму для мальчиков. Неожиданно длинные волосы падают на плечи, а на бледном и тонком, пугающе выразительном лице полыхают чёрные глаза с по-девичьи длинными ресницами. Он стоял неподвижно, как межевой столб, сложив ладони в белоснежных перчатках на рукояти длинного бамбукового зонтика, словно самурай на верном мече. Ткань зонтика была такая же чёрная, как его школьная форма. Это был Юкио Сатотакэ.

Третий хоть и был одет в такую же школьную форму и подстрижен ещё короче, чем требовалось, но всё равно выделялся сильнее, чем оба его друга вместе взятые. Долговязый и длиннорукий, с овальной, вытянутой головой и юным, не больше шестнадцати лицом, вполне обычным, но притом узнаваемым, он то пытался стоять невозмутимо, как Юкио, но стоило ему начать говорить, как он поддавался влиянию Ёко, словно какой-то огонь вспыхивал внутри его головы. Это был Кимитакэ, и ему предстоял визит к директору.