Самый яркий свет

Березняк Андрей

И все произошло чрезвычайно быстро.

Свет, который я безуспешно старалась распутать, вспыхнул. Даже почудилось, словно где-то внутри стены встрепенулся пес, учуявший кровь и сделавший стойку.

Затем кинетика. Это было сродни сорвавшейся пружине.

— Стойте! — крик из моей глотки наполнился отчаянием, но большего сделать было никак нельзя.

На пороге появился Император.

Штукатурка треснула.

Майор внезапно для всех ухватил Государя за шею и потянул вниз.

Шедший за Павлом Неплюев[6] только открыл рот для высказывания возмущения.

Увесистый кирпич

вылетел из стены со скоростью пушечного ядра, краем своим пройдясь по моему лбу, который вспыхнул острой болью.

Крещицкий стал поворачиваться ко мне, и в этот миг снаряд ударил его прямо в нос.

И стало очень тихо.

Тишину разрядил фельдфебель Носов, который вошел со стаканом воды, но увидел своего начальника, лежащего прямо на Императоре, выронил посуду из руки. Майор являл собой ужасное зрелище: лица у него, считай, теперь не было, проклятый кирпич вмял его в голову, отчего вокруг стремительно растекалась алая лужа. Павел Петрович попытался подняться, но сразу это у него не получилось.

Мертвые почему-то всегда оказываются тяжелее живых.

Помогли фельдфебель и Неплюев, стащив с Императора труп Крещицкого.

— Государь! Кровь! — запричитал стас-секретарь.

— Это не моя.

Все тот же хрипловатый, чуть каркающий голос. Его Величество словно и не изумился.

— Это было покушение? Изверг напал на Вас!

— Не думаю, Дмитрий Николаевич. Александра Платоновна?

— Ваше Величество, Антон Алексеевич спас Вам жизнь. Зачем Вы входили, — последнее я простонала.

Крещицкого было жаль. Не сумев остановить Императора, он уловил панику в моем возгласе и сделал единственное, что мог: закрыл Государя своим телом. Обвинения Неплюева, пусть даже сделанные от изумления и неожиданности, больно резанули по душе.

— Мне доложили, что происходит что-то странное, я пошел разобраться. Майор не объяснил внятно ничего. Это получается…

— Это покушение, Павел Петрович, — разрешение обращаться по имени и отчеству я получила от Императора уже давно. — Видите, сколько лет я сюда приходила, все вынюхивала, а вот сегодня и в самом деле нашла. Но не смогла…

Слезы брызнули из глаз, и уже через секунду я рыдала навзрыд. Государь велел Неплюеву «разобраться с беспорядком» и подошел ко мне, по-простому сел рядом и прижал к груди.

— Ну, право, Сашенька, стоит поплакать. Сам сейчас разревусь. Ведь каков молодец был! Себя не пожалел, но правителя своего закрыл грудью.

— Ыом!

— Что?

— Лицом, — повторила я, отстранившись от императорского камзола. — Ужасная смерть.

Император помог мне подняться и проводил в свои покои, где усадил на диван. И совсем уже другим — жестким и требовательным голосом — велел рассказывать.

Но все, что сейчас было ясно, уместилось в несколько предложений. Работа неизвестного освещенного была воистину блестящей. Одна часть головоломки прикрывала всю ее от внимательного взгляда знающего человека.

Зарубка первая. От моего взора, больше таить не от кого. Талант видеть чужой Свет уникален, других таких персон я не знаю.

Вторая «вынюхивала» нужную кровь поблизости, отдавая команду «пли!» третьей.

Зарубка вторая. Спусковым крючком послужила императорская кровь.

Которую кто-то добыл, чтобы использовать в сим черном деле.

И этот самый третий кусок выстреливал каменюкой, причем сила была приложена такая, что вырвала кирпич из стены, словно и не был он связан кладочным раствором.

Зарубка третья. Мастеров с таким талантом я тоже не знала.

И самое главное: это каким гением надо быть, чтобы даже не сплести все эти кусочки воедино, но заложить их вовнутрь.

Здесь и зарубки ставить не о чем, просто не представляю, как это можно сделать, и как подступиться к такой задаче.

Соседняя зала наполнялась шумом и суетой, в покои постоянно кто-то заглядывал, но Император рыком выпроваживал почти всех, ибо большинство желали исключительно подобострастно выразить свой ужас или поздравить Государя с чудесным спасением. Задержался только Аракчеев, внимательно выслушавший мои объяснения, данные по второму разу, но предложивший лишь перекрыть выезды из столицы. На что Павел Петрович лишь выругался, мол, дурачина, только взбаламутишь народ. А вот с Виктором Павловичем Кочубеем говорил он дольше, давая ему указание навестить неких людей, а затем срочно возвращаться во дворец.

— Что же мне с вашей кровью делать-то, — задумчиво проговорил Император.

Он внезапно вскочил, подошел к дверям и резко распахнул их. Немая сцена, представшая перед нами, в другой ситуации вызвала бы улыбку: толпа придворных замерла, усиленно делая вид, что и не думала пытаться подслушать, что происходит в опочивальне. Додумать они могли все, что угодно, однако сидевшая в кресле в сторонке Екатерина Бакунина, нынешняя пассия Его Величества, была спокойна и не проявляла нервозности. Ей оказалось достаточно, что ее высокородный любовник жив, во мне же она соперницы не видела совсем. Положение при дворе дочери покойного камергера представлялось шатким, мало кто понимал, чем было продиктовано ее возвышение до фрейлины, но бурный роман с пожилым уже самодержцем сложился уже после этого назначения.

— Ты! — указал Павел Петрович на так и замершего в зале фельдфебеля. — Фузея заряжена!

— Так точно, мой Император! — рявкнул Носов.

— Встань перед дверьми, если кто подойдет ближе чем на десять шагов — стреляй без предупреждения! Понял?!

— Так точно-с!

Государь прикрыл створки и вновь сел рядом со мной. Я отметила в который раз, что взглядом он напоминал снылую рыбу, смотрел Император, почти не мигая, чем основательно нервировал своих собеседников и множил слухи о своем безумии.

О, вот уж кем, но сумасшедшим сын шальной императрицы Екатерины II не был!

— Знаешь, чем я отцу твоему обязан?

Этими словами Император меня удивил. Его расположение к нашему семейству я воспринимала как должное, но опять же, к стыду, никогда не задумывалась, чем оно вызвано. С юных лет, практически сразу же после возвращения из большого путешествия по Европе, я заступила на службу во дворец, раз в неделю обходя его, выискивая проявления Света, которых в нем быть не должно, замечая отсутствие необходимых, но почему-то исчезнувших. И до сегодняшнего дня все мои усилия вознаграждались только солидным жалованием и неизменной скукой.