Самый яркий свет
Шрифт:
Канцелярский только махнул рукой и велел ехать на Сенную.
«Малинник» удивительно изменился — так я могла бы сказать, но нет: все та же грязь, все тот же тяжелый дух и прежние рыла завсегдатаев. Нашу компанию они встретили без расположения, кто-то даже собрался вставать из-за стола, вспомнив, наверное, о каких-то очень важных делах, но Андрей вежливо попросил:
— Сидите, господа, кушайте дальше.
От моего охранника не прозвучало ни единого грубого слова, но все присутствующие смирно уселись обратно и принялись старательно есть. Определенно,
— Спиридонов? — кратко спросила я халдея за прилавком.
— У хозяина-с! — поклонился он.
Аслан остался у входа, одарив контингент «Малинника» белозубой улыбкой, а мы с Макаровым в сопровождении Андрея нырнули в каморку Добрея.
Николай Порфирьевич окинул вошедших смурным взглядом, а потом улыбнулся мне и встал, распахнув объятия. Я кинулась в них и разрыдалась от всей души, слезами счастья и спокойствия.
— Дядька Коля! На миг поверила в вину твою, всего на миг! Прости мне грех этот!
— Шурка, да перестань! Об одном Бога молил, чтобы, даже если казнят меня, ты не осталась в дурных мыслях обо мне. И спасибо тебе, родная. Если бы не ты, не отговориться было бы. Все хитро Агафон, подлец, обустроил. И Степана на нож взял, сука. Повязали его, я слышал?
— Повязали, но пытался бежать, окрутил голову солдатам, те его и порубили, как в себя на мгновение пришли.
— Жаль, — расстроился пристав, глаза которого уже горели кровожадным огнем опытной ищейки. — Жаль. Обрубила ниточки эта смерть.
— Остались еще двое, но до них пока не добраться без повеления Императора, — встрял в разговор Макаров, которого Николай Порфирьевич демонстративно не замечал. — А нам очень надо, конечно, подельников Агафона найти. Освещенного и отступника, который Мраку предался.
— А вот тут нам всем поможет уважаемый Добрей, — усмехнулся Спиридонов.
Трактирщик смущенно прокашлялся:
— Кхе-кхе. Здравствуйте, ваши светлости и благородия. Здесь дело такое.
[1] Нынешний вид дворец Белосельских-Белозерских приобрел в 1848 году после реконструкции его архитектором Андреем Штакеншнейдером. Изначально это был весьма скромный трехэтажный дом с фасадом классического стиля зодчего Федора Демерцова.
[2] Иван Дмитриевич Щербатов в реальной истории был арестован по подозрению в организации бунта Семеновскогоо полка в 1820 году. Был лишен чинов и дворянства, отправлен служить на Кавказ, где и погиб в 1829 году, дослужившись от разжалованного в рядовые до штабс-капитана.
[3] Шмизетка — легкая короткая накидка из полупрозрачной ткани.
[4] Спенсер — женский короткий жакет, обычно нижний край шился под грудь, так как в ампирной моде была сильно завышенная талия.
Глава 21
Не в первый раз Добрей видел всех собравшихся, хотя нет, с Андреем он до того не встречался, но вряд ли охранник оказался настолько важной птицей, чтобы заставить владельца «Малинника» краснеть и мяться. Очевидно, что не в жилу было держателю
— Нашлись следы земгалов, Александра Платоновна, — сказал Добрей. — Я тихонечко узнавал у посетителей своих, не видел ли кто кого в последнее время, так и нашелся один видок.
За дверью вдруг послышался шум и гневные крики. Трактирщик вскочил и выглянул в зал. Мне с моего места тоже открылась чудесная картина: у выхода толпились те самые посетители, но на на ступеньках, перекрывая путь, возвышался Аслан с обнаженной шашкой в правой руке и пистолетом в левой.
— А ну сели все! — рявкнул Добрей. — Сказано вам было вежливо — сидите и кушайте!
— А ты нам не хозяин! — крикнул кто-то.
— А ты, Берендей, в следующий раз тут ни кружки, ни бабы не получишь! Да и других дел не обстряпаешь! Сели все!
— Скурвился Добрей, — послышался еще чей-то голос. — С городовыми снюхался! Всех нас продаст!
— Да тебя и продавать себе дороже, — огрызнулся трактирщик. — Не по ваши души явились, а по такому делу, что лучше вам всем сейчас тихонько и благостно посидеть. Вчерашний бардак все слышали? Вот, вижу, что слышали. Хотите по нему под дознание пойти? Вижу, что не хотите. Так что сели тихо, разрешаю бесплатно к бочке подойти по разу! Проследи, — кинул Добрей халдею.
Наверное, именно дармовое пиво и решило ситуацию, толпа отхлынула от выхода, устремившись с кружками наперевес к пенному. Из пробегающих, спешащих успеть первыми людей Добрей выдернул кряжистого мужичка неопределенного возраста. Тот сразу не сообразил, что происходит, и ноги его продолжали семенить в сторону бочки, но трактирщик крепко придержал его за сюртук и втянул в свою каморку.
— Да я ж это! Там же! Не успею!
— Иди сюда, Емеля, с пивом не обижу. Своего налью. Но придется тебе с господами поговорить. Знакомьтесь — Емеля по прозвищу Лапоть. Человек дурной, но по глупости своей безобидный. Вот он вам и расскажет, что мне поведал. Расскажешь же?
— Э-э-э… — смутился Лапоть и забегал глазами.
Я присмотрелась к нему, но в памяти, даже подкрепленной озарением, это лицо не всплыло. Мужик и мужик: широкие скулы, приплюснутый нос, неряшливая бородка и контрастом к этому — огромные серые глаза. В таких тонуть можно, если бы не все остальное.
— Давай, Емелька, не кочевряжься, — милым голосом попросил Спиридонов. — Ты ж до сих пор не на каторге, потому что жалко мне тебя, дурака. Карманника из тебя не получилось, по домам лазить тоже не научился. Где какой анекдот криминальный — будь уверен, что там наш Емеля снова опростоволосился. Одно слово — Лапоть!
— Обидно говорите, Николай Спиридонович!
— А ты мне тут за гордость воровскую рассказывать будешь? Дашь показания, что в самом деле являешься знатным злодеем, удачливым лиходеем?