Сан-Феличе. Книга первая
Шрифт:
А теперь, после того как мы приоткрыли занавес над прошлым, нашим читателям ясно, почему дон Антонио, Франческа и особенно Пеппино временами с тревогой посматривают на юношу, будучи не вправе прогнать его от стены, где он устроился. А кум Джансимоне уверяет их, хотя и не в состоянии убедить их в этом полностью, в миролюбии молодого человека: с того памятного дня, когда у них произошло объяснение, хозяин ни разу не упоминал об увольнении ученика и теперь не мог нахвалиться им.
Пробило половину двенадцатого. Как раз в эту минуту отплясали одну из самых бурных тарантелл.
Едва замер
По этим звукам достопочтенный хозяин и вся честная компания поняли, что дорога из Кастеллоне в Итри, как всегда, позабавилась с путешественниками, и теперь каретник, а может быть, и местный хирург не останутся без работы, ибо у экипажей обычно ломаются колеса и оси, а у пассажиров — руки и ноги.
56
Знаменитый артист (ит.)
Но прибывший, которому нужны были услуги дона Антонио, к счастью, ничего себе не сломал; каретника вызывали только к его экипажу, и надобности в хирурге не было.
Один из кучеров крикнул: «Скорее, дон Антонш , пассажир очень торопится!» — на что каретник ответил: «Тем хуже для него: сегодня у нас не работают».
И тут все увидели самого пассажира; он появился в конце двора и спросил:
— А почему, скажите, пожалуйста, гражданин Антонио, у вас сегодня не работают?
Почтенный каретник, недовольный тем, что его беспокоят в такой день, и еще более тем, что к нему обращаются со словом «гражданин» вместо благородного «дон», тем самым оскорбляя его, уже собрался ответить грубостью, как это было в его благородных привычках; однако, бросив взгляд на путника, он понял, что перед ним слишком важная особа, чтобы вести себя с ним бесцеремонно.
Он не ошибся в этом, так как путник, потревоживший дона Антонио в день семейного торжества, был не кто иной, как наш посол, выехавший из Неаполя поздно ночью и настолько торопившийся покинуть пределы Королевства обеих Сицилии, что не позволил возницам попридержать лошадей на спуске из Кастеллоне. А это привело к тому, что при переправе через один из многочисленных ручьев, пересекающих дорогу и впадающих в местную безымянную речку, заднее колесо экипажа сломалось.
Вследствие этого происшествия ему пришлось, как он ни спешил добраться до папской границы, последнее полу-льё пройти пешком. Поэтому следует особенно ценить спокойствие, с каким он осведомился: «А почему, скажите, пожалуйста, гражданин Антонио, у вас сегодня не работают?»
— Простите, генерал, — отвечал каретник, подходя к путешественнику, которого он по его одежде принял за военного, а чтобы ехать на четверке, военный, казалось ему, должен быть, по крайней мере, генералом. — Я не знал, что имею честь разговаривать со столь высокопоставленной особой, как ваше превосходительство, в противном случае я не
— А почему нельзя начать работать немедленно? — спросил путешественник самым миролюбивым тоном, как бы предупреждая, что если это зависит от денег, так он готов на жертвы.
— Потому что, ваше превосходительство, колокол уже звонит и, даже если бы речь шла о починке кареты его величества короля Фердинанда — да хранит его Бог, — я не заставил бы ждать господина священника.
— Итак, я, кажется, попал на свадьбу? — сказал путешественник, оглядываясь.
— Именно на свадьбу, ваше превосходительство.
— И кто же эта прелестная невеста? — благосклонно полюбопытствовал путешественник.
— Это моя дочь.
— Поздравляю вас! Ради ее прекрасных глаз я подожду.
— Если вашему превосходительству угодно будет оказать нам честь и отправиться вместе с нами в храм, задержка, быть может, покажется вам не столь томительной. Господин священник произнесет прекрасную проповедь.
— Благодарю вас, друг мой. Я предпочитаю подождать здесь.
— Ну что ж, подождите. А как воротимся, уж не откажитесь выпить стаканчик вина из этих лоз за здоровье новобрачной; это ей будет на счастье, а мы после глотка доброго винца только станем лучше работать.
— Хорошо, почтенный. А сколько времени продлится церемония?
— Около часа, не больше. Ну, дети, в храм!
Все поторопились исполнить распоряжение дона Антонио, который на этот день объявил себя церемониймейстером, однако Пеппино помедлил и вскоре оказался наедине с Микеле Пецца.
— Что ж, Пецца, — сказал он Микеле, протянув ему руку и улыбаясь, хоть улыбка и казалась несколько натянутой, — сегодня нам надо забыть старые распри и чистосердечно помириться.
— Ошибаешься, Пеппино, — возразил Пецца. — Теперь тебе остается только приготовиться, чтобы предстать перед Богом, — вот и все.
Потом он взобрался на стену и торжественно провозгласил:
— Нареченный Франчески, жить тебе осталось всего час! Тут он спрыгнул в сад Джансимоне и скрылся за стеной. Пеппино осмотрелся вокруг и, видя, что поблизости никого нет, перекрестился и прошептал:
— Господи! Господи! Вручаю душу свою в руки твои! Затем он догнал невесту и тестя, уже подходивших к храму.
— Какой ты бледный! — сказала Франческа.
— Дай Бог, чтобы тебе через час не быть еще бледнее! У посла не оставалось иного развлечения, как наблюдать за жителями Итри: одни шли по делам, другие просто прогуливались; за свадебным кортежем он следил до тех пор, пока его участники не исчезли за углом улицы, ведущей к церкви.
Потом он рассеянно, как свойственно человеку праздному и томящемуся в ожидании, взглянул в противоположную сторону, и, к великому его удивлению, ему показалось, что в конце дороги из Фонди, то есть в направлении, противоположном тому, куда спешил он сам, другими словами — из Рима в Неаполь, едут люди во французской военной форме.
То были капрал и четверо драгунов; они сопровождали почтовую карету, ход которой сообразовался не с привычным аллюром лошадей, которые ее везли, а с неспешным шагом тех коней, что ее сопровождали.