Сан-Феличе. Книга вторая
Шрифт:
— Ничто не может быть вернее этого, дорогой милорд! — отвечал Фердинанд. — Я чудесно чувствую себя на борту «Авангарда», но еще лучше мне будет на берегу. Нет, решительно, я не рожден моряком!
— Ваше величество не переменит решения?
— Нет, уверяю вас, дорогой адмирал.
— Спустить на воду лодку! — крикнул Нельсон.
— Не стоит! — сказал король. — Не надо беспокоить этих славных людей, ваша милость. Они устали.
— Но я не могу поверить в то, что сказал мне капитан Генри!
— А что он вам сказал, милорд?
— Что король
— А почему бы и нет? Мне кажется, что он опытный моряк и в то же время верный подданный. Стало быть, я могу на него положиться.
— Но, государь, я не могу согласиться, чтобы кто-то другой, помимо меня, и на другой лодке, а не на лодке «Авангарда», и с другими матросами, а не с матросами его британского величества доставил бы вас на берег.
— Стало быть, как я только что сказал капитану Генри, я ваш пленник?
— Чтобы не оставлять короля в этом заблуждении ни на минуту, я тотчас же склоняюсь перед его желанием.
— В добрый час, милорд! Это поможет нам расстаться друзьями.
— А королева? — спросил Нельсон.
— О! Королева устала. Королева страдает. Ей и юным принцессам было бы слишком затруднительно покинуть «Авангард» сегодня вечером. Королева сойдет на берег завтра. Я оставляю ее на ваше попечение, милорд, со всем остальным двором.
— Я еду с вами, отец? — спросил юный принц.
— Нет, нет, — отвечал король, — что скажет королева, если я возьму с собой ее любимца?
Нельсон поклонился.
— Спустить трап с правого борта! — скомандовал он. Трап был спущен; лоцман спустился по канату и через несколько секунд был уже в шлюпке, которую подвел к трапу.
— Милорд Нельсон, — обратился к адмиралу король, — перед тем как покинуть ваш корабль, позвольте сказать вам, что я никогда не забуду внимания, оказанного нам на борту «Авангарда», и завтра ваши матросы получат доказательство моей благодарности.
Нельсон снова поклонился, на этот раз молча. Король спустился по трапу и сел в шлюпку с таким шумным вздохом облегчения, что он был услышан адмиралом, оставшимся на первой ступеньке.
— Отваливай! — сказал лоцман матросу, державшему багор.
Шлюпка отделилась от трапа и стала удаляться.
— Гребите, молодцы, и поживее! — скомандовал лоцман.
Четыре весла опустились в море и сильными, мерными ударами направили шлюпку к пристани, где против улицы Толедо стояли кареты в ожидании короля.
Лоцман первый соскочил на берег, подтянул шлюпку к молу и укрепил ее.
Но прежде чем он успел подать руку королю, тот сам выпрыгнул на берег.
— Ну, наконец-то я на твердой земле! — радостно воскликнул он. — И к черту теперь короля Георга, его Адмиралтейство, лорда Нельсона, «Авангард» и весь флот его британского величества! Держи, мой друг, это тебе.
И он протянул лоцману кошелек.
— Благодарю, государь, — отвечал тот, отступив на шаг назад. — Но ваше величество слышали, что я ответил капитану Генри. Мне платит мое правительство.
— Да, и ты добавил
— Государь, а вы уверены, что деньги, которые вы мне даете, не носят изображения короля Георга?
— Ты смелый плут, если решаешься дать урок твоему королю. Во всяком случае, знай, что если я получаю деньги от Англии, то за очень высокий процент. Кошелек возьми для своих людей, а тебе — вот эти часы. Если когда-нибудь я снова буду королем и тебе понадобится что-нибудь попросить у меня, то приходи ко мне, покажи эти часы — и твоя просьба будет уважена.
— Завтра, государь, — ответил лоцман, принимая часы и бросая кошелек матросам, — я буду во дворце и надеюсь, что ваше величество не откажет мне в милости, которую я буду иметь честь попросить у вас.
— Что ж! — пробормотал король. — Этот напрасно время не теряет!
И, вскочив в ближайшую из карет, он крикнул:
— Во дворец! Карета помчалась.
CIII. О КАКОЙ МИЛОСТИ ПРОСИЛ ЛОЦМАН
Предупрежденный адмиралом Караччоло о прибытии короля, комендант дворца официально оповестил об этом власти Палермо.
Начиная с трех часов пополудни синдик, члены муниципалитета, магистраты и высшее духовенство Палермо уже ожидали короля перед дворцом посреди большого двора. Король, которому хотелось есть, а также спать, понял, что ему предстоит выслушать три речи, и содрогнулся весь — с головы до ног.
— Господа, — сказал он, первым взяв слово, — каковы бы ни были ваши ораторские таланты, я сомневаюсь, чтобы вам удалось сказать мне что-либо приятное. Я хотел драться с французами — и был разбит. Я пожелал защищать Неаполь — и был вынужден его покинуть. Я погрузился на корабль — и меня застигла буря. Сказать мне, что мое присутствие радует вас, означало бы, что вы довольны постигшими меня несчастьями, да и, сверх того, вы задержали бы мой ужин и сон, а в данную минуту это было бы мне еще более неприятно, чем то, что меня разбили французы, что я был вынужден бежать из Неаполя и что в течение трех дней меня терзала морская болезнь и подстерегала угроза угодить на обед рыбам, ибо сейчас я умираю от голода и желания спать. А посему, господин синдик и господа члены муниципального совета, будем считать, что речи ваши уже произнесены. Я жертвую десять тысяч дукатов на бедных. Вы можете прислать за ними завтра.
Затем, увидев епископа в окружении духовенства, король сказал:
— Монсиньор, завтра вы отслужите «Те Deum» за мое чудесное спасение от кораблекрушения. И тогда я торжественно повторю свой обет святому Франциску Паоланскому построить ему церковь, подобную собору святого Петра в Риме, а вы назначите туда наиболее достойных членов вашего клира. И сколь ни ограниченны наши средства, мы постараемся вознаградить их сообразно заслугам.
Потом, обернувшись в сторону магистратов и узнав их главу, президента Кардилло, он воскликнул: