Сандро из Чегема (Книга 1)
Шрифт:
– Мне бы на нее в перевернутый бинокль смотреть, а я, глупый, приближал. На эндурца всегда надо в перевернутый бинокль смотреть, подальше от него держаться… И в том, что я тогда чуть не сверзился с дерева, был божеский знак, но я его не понял. «Осторожно, эндурка!» – крикнул мне бог, но я тогда его не понял, а теперь что… Теперь поздно…
– Дядя Сандро, – спросил я, – а что вы вообще думаете о женщинах?
– Всякой женщине, – мимоходом ответил дядя Сандро, явно продолжая думать об эндурцах, – можешь сказать одно и никогда не ошибешься: «При таком
Дядя Сандро разглаживает усы, явно довольный, что добавил еще несколько штрихов к неустанно созидаемому психологическому облику эндурцев. Он задумчиво затихает.
Я вытягиваю из стакана кислую прохладу айрана и взвешиваю в уме афоризм дяди Сандро. По-моему – он просто хорош. Я думаю, не выдать ли его в кругу друзей за собственный экспромт… Или сохранить для очередной главы романа о жизни дяди Сандро? После некоторых колебаний прихожу к выводу, что не стоит выбалтывать. Растащат, потом не докажешь, что ты первым его раздобыл. Вот так, ради творчества, приходится себя во всем ограничивать, а что оно дает?
С веранды доносится шорох стручков, которые, все еще поворачивая, перебирает тетя Катя. В окно веранды, щебетнув на лету, влетает ласточка и, косо полоснув пространство помещения (она это сделала быстрей, чем я описал), вылетает в другое окно. Какая ей была надобность влетать в веранду и вылетать из нее? Никакой, чистое озорство. Но это знак жизни, ее восторженная роспись в воздухе, и этим все оправдано.
Солнце греет, но не печет. В густо-зеленой листве корявых мандариновых деревьев золотятся зреющие мандарины. Отсюда, с холма, видны пригородные дома, окруженные фруктовыми деревьями, среди которых бросаются в глаза оголенные от листьев деревья хурмы, ветки которых как бы утыканы багряными плодами.
– Дядя Сандро, – спрашиваю я, решив отблагодарить его за афоризм, – что это я часто слышу, что эндурцев называют парашютистами?
– Так оно и есть, – оживляется дядя Сандро, – их сейчас на парашютах спускают к нам.
– Кто спускает? – спросил я.
– Неизвестное, но враждебное государство, – твердо отвечает дядя Сандро.
– Неужели вы можете поверить, – говорю я, – что, несмотря на погранзаставы, радарные установки и всякую технику, иностранные самолеты могут залетать на нашу территорию и сбрасывать парашютистов?
– Зачем мне верить, если я точно знаю, – отвечает дядя Сандро, – горные пастухи то и дело находят в горах парашюты. А сколько тысяч таких парашютов гниет в непроходимых лесах? Между прочим, хороший материал, говорят… Ему сносу нет…
– Вы видели такого пастуха?
– Нет, – говорит дядя Сандро, – я что, председатель колхоза, что ли? Да он и председателю не покажет, чтобы парашют не сдавать в милицию. Прекрасный заграничный материал… И на летний костюм хорош, и на матрац годится, и палатку можно из него сделать – не протекает.
– Дядя Сандро, – сказал я спокойно и твердо, – это абсолютно невозможно.
– Ну да, – сказал дядя Сандро и поднес айву к лицу, –
– Ну, как это возможно, – начал я слегка повышать голос, – ведь эндурцы жили в наших краях, когда еще самолетов не было?
– Ну и что, – невозмутимо ответил дядя Сандро и снова понюхал айву, – самолетов не было, но парашюты были…
– Но как же парашюты могли быть, когда самолетов не было?! – попытался я достучаться до логики.
– Ты, как палка, все прямо понимаешь, – сказал дядя Сандро и, положив айву на шкуру, продолжал: – Для каждого времени свой парашют. Вот ты смеешься, когда я говорю, что эндурцы опутали нас по рукам и по ногам. Но я с тобой иду на спор. Возвращаясь в город, ты будешь идти мимо Дома Правительства, где все наши министерства. Выбирай любой этаж и пройди подряд десять кабинетов. И если в восьми не будут сидеть эндурцы, я выставлю тебе и любым твоим друзьям хороший стол и даю клятву больше ни разу не говорить об эндурцах.
– Вы это всерьез?! – спросил я, пораженный таким оборотом разговора. Дело в том, что его домыслы об эндурцах никогда не опирались на цифры, а теперь он вдруг прямо обратился к статистике.
– Конечно, – сказал дядя Сандро и, приподняв львиномордую айву, внюхался в нее, как эстет в розу, – но если ты проиграешь, ты выставишь мне стол в ресторане и признаешься перед всеми моими друзьями, что ты был слепой телок, которого дядя Сандро всю жизнь тыкал в сосцы правды.
– Идет! – согласился я и тут же вспомнил, что он говорил мне неделю назад.
Дело в том, что новый секретарь ЦК Грузии Шеварднадзе начал кампанию по борьбе со всякого рода взяточниками и казнокрадами. В связи с этим в нашем городе, как и во всех других городах Грузии и Абхазии, пробежал слух, что теперь крайне опасно кутить в ресторанах, потому что туда приходят переодетые работники следственных органов и устанавливают, кто именно прокучивает ворованные деньги.
Неделю тому назад в разговоре со мной, коснувшись этой темы, дядя Сандро сказал, что теперь он никогда не войдет в ресторан, даже если его шапку туда закинут. Этим самым он одновременно намекал, что имеет какое-то отношение к подпольной жизни местных воротил, хотя я точно знал, что он никакого отношения к ним не имеет. Сиживал за их столами, пивал их напитки, но к делам никогда не допускался. Это я знал точно. Сейчас в связи с нашим спором я ему напомнил его высказывание насчет шапки, закинутой в ресторан.
– Ты меня не так понял, – сказал дядя Сандро, – те люди, которые следят за посетителями ресторанов, смотрят, кто будет расплачиваться. А тут я уверен, что расплачиваться будешь ты.
– Хорошо, посмотрим, – сказал я и, попрощавшись с дядей Сандро, стал уходить. Я уже спускался по тропке, ведущей к калитке, когда из-за мандариновых кустов услышал его зычный голос:
– Когда будешь заказывать стол, скажи, что дядя Сандро будет за столом, а то тебе подсунет плохое вино… тот же эндурец!