Сандро из Чегема. Том 3
Шрифт:
— Зачем нам, — говорит, — эта шкура. Она пиль собирает, и я не успеваю ее чистить… Лучше купим палас…
Моя жена, как цыганка, палас любит. Но я от души подарил им свою шкуру. Между прочим, моя жена «пыль» не может сказать. Она говорит «пиль», потому что из Эндурского района, а там никто правильно по-русски не может говорить. А между прочим, у нас в районе даже женщины правильно по-русски говорят.
И вот мы сидим пьем шампанское, закусываем, разговариваем. Они очень быстро накирялись. И эта молоденькая немочка, видно, я ей тоже понравился, вдруг встает,
— Что смотришь, — говорю, — ты тоже его целуй!
Одним словом, хорошо провели время, но они захмелели и, главное, еще выпить хотят, но я не могу поставить на стол новые бутылки. Боюсь, совсем опьянеют. Хоть и ГДР, но все же иностранцы. А я же знаю — КГБ не дремлет.
В конце концов я эту шкуру хорошо упаковал, и они начали уходить. И эта немочка все время спрашивает, что бы нам прислать из Германии. А жена мне тихо по-абхазски подсказывает:
— Попроси, — говорит, — люстру «Дрезден». Мода.
— Цыц, — говорю, — ничего не надо!
Выхожу с ними на улицу, ловлю такси до гостиницы «Тбилиси», где они жили, и аккуратненько довожу их до номера.
Но я отошел от своего рассказа, глядя на этих гэдээровцев. О! Я же говорил, что они только шампанское уважают! Вот и принесла им официантка одну бутылку. Теперь будут весь вечер сидеть над ней.
И вот, значит, я иду из бара по темной улице мимо парка. Приблизительно так в пятнадцать — двадцать минут двенадцатого, не больше. Вдруг меня догоняет какая-то машина, останавливается, и кто-то кричит из нее:
— Адгур, садись в машину!
Я оглядываюсь — белая «Волга», но не могу понять чья. Думаю: наверное, наши ребята едут кутить куда-то и меня с собой хотят взять. Подхожу сказать, что у нас в семье горе и я кутить не хочу и это даже неприлично, если кто-нибудь узнает. Вижу — совсем незнакомые люди. Вах! Сразу понял — дело пахнет керосином. Но меня тоже на дирхор не возьмешь.
— Садись, — говорит один из них и открывает заднюю дверцу.
— Зачем, — говорю, — я сяду в машину, когда я вас не знаю и знать не хочу.
И быстро отхожу вперед, чтобы посмотреть номер. Смотрю — вах! — машина без номера. Дело, думаю, плохо, но мандража не чувствую, за поясом, что скрывать, мой генеральский парабеллум. Быстро захожу на тротуар, потому что там кусты олеандров прикрытие дают.
Слышу — опять догоняют. Останавливаются. Трое выскакивают на тротуар и неожиданно все трое стреляют в меня. Семь-восемь выстрелов дают с десяти шагов, и две пули навылет проходят через грудь.
Думают, уложили. Но я на ногах и быстро иду дальше, потому что улица темная, а их трое. Нет, думаю, здесь бой принимать невыгодно, за углом железная телефонная будка. Думаю, там продержусь и милиция близко,
Когда я не упал от их выстрелов, они растерялись и дали мне уйти почти до угла. Но тут они пришли в себя.
— Стой! Стой! — кричат и, покамест я за угол завернул, еще один залп дают, и еще две пули пробивают меня. И что интересно — все пули навылет.
Ну, думаю, суки, подождите, посмотрите, как стреляет советский десантник. Забегаю за угол, подхожу к телефонной будке и вытаскиваю свой парабеллум. Как только увидели, что я достаю свою пушку, все трое легли на тротуар. Я высовываюсь из-за будки и хочу стрелять. Но чтобы ваши враги в вас так стреляли, как я могу стрелять. Оказывается, правую руку мне перебили — не могу поднять пистолет. Клянусь мамой, от обиды чуть не заплакал.
Вот они, аферисты, негодяи, всадившие в меня четыре пули, сейчас лежат передо мной на тротуаре, а я не могу свой генеральский парабеллум поднять. Что делать? Все же три раза стреляю в асфальт, чтобы взять их на Бога, и теперь даю драпака. А что делать? Чувствую, что еще одну пулю, может, выдержу, а дальше не знаю.
Увидев, что я побежал, они за мной. Решили, что у меня патроны кончились. Бегу. Они за мной. Но скорость у меня, конечно, не та. Все же четыре пули. Дают еще один залп, и еще одна пуля пробивает меня. И что интересно — эта тоже навылет.
Слава Богу, думаю, милиция рядом. Подбегаю, а там уже человек десять милиционеров выскочили и слушают выстрелы как любители легкой музыки. Вместо того чтобы бежать на выстрелы, как положено настоящей советской милиции.
Подбегаю, а они у меня вырывают парабеллум и связывают руки наручниками.
— Что вы мне наручники надеваете, — кричу, — я никуда не убегу. Там за углом белая «Волга» без номера, и из нее вышли трое аферистов, чтобы убить меня.
Только я это сказал, вижу, один из этих троих высовывается из-за угла.
— Вот он! Вот он! Держите его! — кричу.
А они окружили меня, а туда ни один человек не идет. И вдруг вижу — он сам выходит из-за угла и нахально приближается. Я ничего не понимаю и сгоряча кричу:
— Он звал меня в машину! Он больше всех стрелял! Держите его!
А меня они еще плотнее окружают, а я уже горячусь и сам не знаю, что кричу. А этот подходит к нам, вынимает из кармана пистолет, как убийца Кеннеди, и, протянувшись через милиционеров, упирается пистолетом мне в подмышку и стреляет, издевательски говоря:
— Да замолчишь ты когда-нибудь или нет!
И что интересно — именно эта пуля застряла внутри меня, а все остальные навылет. А моего убийцу никто не хватает. И тут я начинаю кое-что кумекать. У-у-у, думаю, да тут все куплены!
Извините на минутку. Зиночка, видишь, вон там за угловым столиком, где пятеро сидят? Пошли им пять бутылок шампанского, я вижу, они опохмеляются. Не говори, кто послал, пусть сами догадываются. Немножко загуляли, но ничего… Наши, местные ребята…
Значит, на чем я остановился? Да. Я понял, все купленные. Другой бы на моем месте сразу понял. Но я только сейчас понял. Доверчивый!