Санетомо
Шрифт:
Это загадка. О чем же он думал? Мечтал о далекой Японии? Размышлял, стоит ли подавать рагу к ужину?
Или просто отдыхал?
Он мог сидеть так часами, на его лице не вздрагивал ни один мускул, узкие черные глаза ничего не выражали. Иногда он обращал взгляд на хозяина и чрезвычайно редко - на его жену. Но и при этом лицо его оставались абсолютно бесстрастным; угадать, чем были заняты и где витали его мысли, было невозможно.
Однажды случилось так, что Дора, обернувшись, встретилась с ним взглядом и с некоторой досадой в голосе обратилась к мужу:
–
Бриллон, растянувшийся на траве, добродушно рассмеялся:
– Он смотрит на тебя? Я его не осуждаю. С каждым днем, проведенным в горах, ты становишься все очаровательнее.
– Я сказала, что он меня раздражает, - сердито повторила Дора, ненавидевшая себя за этот приступ сварливости, но слишком раздосадованная, чтобы сдержаться.
– В самом деле?
– лениво обронил Бриллон.
– Томо, ты слышал, что говорит твоя хозяйка? Не раздражай ее.
Смотри в другую сторону.
Японец повинно склонил голову и уставился на траву.
– Санетомо виноват, - сказал он.
– Простите.
И после этого Дора больше не встречалась с ним взглядом. Только однажды.
Как-то ближе к концу августа они выехали с ранчо ранним-ранним утром, намереваясь к полудню добраться до Коттон-Пасс, который находился милях в шестидесяти к северу от Стимбоат-Лейк. Но последняя половина пути была им не знакома, и они встретили гораздо больше опасных мест и неезженых дорог, чем предполагали.
Несколько раз Бриллон останавливал машину и проходил вперед пешком, чтобы проверить, насколько безопасен и возможен ли вообще дальнейший путь; так что, когда наступил полдень, они были в двадцати милях от конечного пункта своего путешествия.
Вскоре они миновали лишенную растительности местность - даже низкорослым дубам не хватило для маленьких корней почвы на обочине, - и Бриллон со вздохом облегчения свернул с дороги и остановил автомобиль.
– Давай, Томо, доставай еду, - распорядился он, выпрыгивая из машины.
– Иди сюда, Дора. Господи, как я голоден! А спина совершенно онемела. Что за дьявольская дорога!
Чуть ниже пустынного участка они нашли поросшее травой местечко под несколькими деревьями. Санетомо принес туда корзину и выложил ее содержимое на белую скатерть в соответствии со всеми законами сервировки.
Бриллон пребывал в дурном расположении духа, а Дора, еще не пришедшая в себя после тяжелого и опасного путешествия, не могла достойно встретить очередную атаку на свою нервную систему, кроме того, оба были разочарованы неудавшейся поездкой к Коттон-Пасс.
Естественно, свое раздражение они сорвали на Санетомо. Все было не так. Почему он не взял "Фантори" вместо "Меговэн"? Он ведь знает, что "Меговэн" не переносит тряски. Хлеб слишком сухой; он должен был завернуть его тщательнее. А заказанные ему лучшие оливки? Где они? Лучшие должны быть в тысячу раз лучше, а это вообще не оливки!
На все их претензии Санетомо отвечал только: "Простите", сохраняя олимпийское спокойствие и хладнокровно
– О, ради бога, не произноси этого больше!
– резко отбросив салфетку, воскликнула Дора, когда он повторил свое "простите" в десятый раз.
– Ты сведешь меня с ума!
– Да, - согласился Бриллон, - хватит, Томо.
– Простите.
– Томо!
– Да, сэр.
– Скажи ему, пусть он уйдет, - заныла Дора.
– Я больше не хочу, чтобы он ездил с нами, Гарри. Отвратительное маленькое желтое существо!
– О, перестань...
– запротестовал было Бриллон, но она перебила его:
– Да! Он действует мне на нервы!
– Дора!
Бриллон взглянул на Санетомо, который безмятежно собирал посуду и бутылки, будто и не понимал, что беседа касается его расы. Хозяин пожал плечами и взял очередной бутерброд.
Когда трапеза была завершена, они на полчасика прилегли на траву. Бриллон курил сигарету, Дора пыталась отдохнуть, пока Санетомо упаковывал корзину и грузил ее в машину. Потом Бриллон поднялся, сказав, что они поворачивают обратно и должны добраться до Стимбоат-Лейк засветло или не доберутся до него вовсе.
Он помог Доре устроиться в машине, потом сел за руль. Санетомо расположился рядом.
На обочине едва хватило места для того, чтобы развернуть автомобиль, и после многократных передвижений взад и вперед Бриллон взял наконец курс на юг.
Он приступил к выполнению этой задачи со вздохом, ругая себя на чем свет стоит за то, что сам выбрал такую скверную дорогу, по которой практически никто не ездит, поскольку она неудобна и очень опасна.
Очутившись в машине, Дора немедленно откинулась на подушки и закрыла глаза, словно говоря: "Будь что будет!"
Что касается Санетомо, он сидел, как всегда сложив руки на груди, и мужественно глядел прямо перед собой, лишь изредка поворачивая голову, чтобы посмотреть на дальние пурпурные пики гор или на ближние, укрытые снежными шапками.
Так они ехали около двух часов, немного увеличивая скорость, когда углублялись в лощины между крутыми склонами, стены которых по обеим сторонам перпендикулярно вздымались над их головами; но большую часть пути машине едва хватало места на узкой дороге, которая обвивалась вокруг горы, словно гигантская змея.
Но все же обратный путь дался им легче, чем утренний, когда Бриллону приходилось то и дело проходить пешком чуть ли не целую милю, чтобы выяснить, можно ли ехать дальше, так что к пяти часам до Стимбоат-Лейк им оставалось преодолеть всего миль десять.
Они понемножку начали оживать; Бриллон болтал с Санетомо, а Дора открыла глаза, чтобы последить за чарующей сменой цвета горных пиков, на которых играло солнце. Потом обзор загородил массивный склон, она повернула голову и стала смотреть на зеленевшую далеко внизу долину. В десяти футах от колес зияла пропасть, а край ее был настолько отвесный, что Дора видела только зазубренную кромку с зелеными стволами карликовых дубов, упрямо цеплявшихся за гранит, покрытый скудным слоем почвы толщиной не более фута.