Санин(год издания 2008)
Шрифт:
В коридоре он встретил Кострова и Дахневского уже в фуражках. Васька Костров его остановил.
— Ну что? — спросил он, ласково глядя на него своими темными глазами.
Паша Туманов хотел ответить, но у него задрожала нижняя челюсть, и он только махнул рукой.
— Тэк-с, — сказал Васька Костров. Паша Туманов прошел мимо.
— Послушайте, Туманов! — крикнул ему Васька Костров. Паша остановился.
— Если увидите моего pater'a, [2] — он там у моста рыбу удит, — так скажите ему, что…
2
Отца (лат.).
Васька
— А вы сами… что же? — спросил Паша.
— А мы с горя пойдем на бильярде партийку сыграем, — ответил Васька Костров, улыбаясь, и ушел.
Паша Туманов отыскал фуражку, вспомнил, что оставил в зале книгу, но махнул рукой и вышел на улицу.
Яркий солнечный свет и грохот мостовой, смешанный с живыми голосами и неистовым чириканьем воробьев, ошеломили его и как будто ободрили. Но это был обман: сейчас же безнадежное горе охватило его и сжало с новой силой; он сам себе показался точно неживым, маленьким и ничтожным; сгорбился и пошел в тени под заборами. Ему казалось, что все по его лицу видят, что он провалился.
Он вышел на мост и сейчас же увидал старика Кострова.
Костров сидел на берегу и натягивал за ушки рыжий сапог, высоко подняв ногу и глядя на мост. Он заметил Пашу и весело кивнул ему головой.
Паша Туманов остановился и, глядя вниз, злорадно произнес, точно вымещая на нем свое горе:
— Вася провалился.
Старик быстро опустил ногу на песок, подумал и вдруг залился дребезжащим смехом, скривившим его большой беззубый рот. Паша Туманов глядел на него с удивлением.
— Вот, говорил же ему, — с веселой досадой сказал Костров, — говорил: провалишься ты со своим бильярдом!.. Так провалился? — с любопытством переспросил он.
— Провалился, — подтвердил Паша и зачем-то сошел с моста на берег. Заглянул в ведерко; там бились пять плотичек и бойкий красноперый окунек.
— Мало клюет, — пояснил Костров. — И с треском провалился?
— С треском.
— Ну вот… — утвердительно проговорил Костров.
Он обвернул ногу портянкой, заворотил штанину и стал надевать другой сапог.
— Ну, а вы? — спросил он. Паша густо покраснел.
— Тоже? Гм…
Костров встал, взял ведерко, поднял удочку и сказал:
— Пойдемте. Вам куда?
Паше надо было идти прямо, но он почему-то не мог отстать от Кострова. Ему было легче в присутствии этого взрослого человека, так легко и просто относившегося к такому важному делу, которое сердило, волновало и мучило всех других людей. Поэтому Паша Туманов ответил:
— Я с вами пройдусь.
— Идем, — согласился Костров, снял шапку, поглядел вдоль реки, рябившей золотом на солнце, погладил лысину, опять надел шапку и повторил:
— Ну идемте…
Они пошли вдоль реки по мелкому влажному песку, по которому валялись мелкие круглячки и осколки ракушек, спутанных свежими и засохшими водорослями. По временам попадались старые лодки, грузно насевшие на берег своими черными кормами. Сверху по реке валил пароход, и дым его, белоснежно-белый на солнце, только чуть-чуть отклонялся в сторону. Было тихо, светло и тепло. Волны, мелкие и прозрачные, тихо всползали на смытый песок и слабо всплескивали. В ведерке Кострова изредка плескалась пойманная рыбка.
Паша Туманов смотрел на реку и чувствовал, что все это лишено жизни и очень тесно, а свет солнца казался ему тусклым и тяжелым. Костров находил иначе: он сладко прищуренными глазами вглядывался вверх по реке, иногда
— Благодать!
Паша промолчал. Костров поглядел на него с сожалением.
— Хорошо, говорю! — повторил он. — Ишь, ласточки-то как… ишь, ишь!.. А вы чего такой хмурый?
Пашу Туманова взяло зло: ему показалось, что старик дразнит его, а сам все отлично понимает. Он опять промолчал. Костров вздохнул и широко улыбнулся.
— Это что «екзамен» свой не выдержали? Плюньте-ка на это дело!
Паша Туманов посмотрел на него со злостью.
— Что ж вы сердитесь? — добродушно спросил Костров.
— Я не сержусь, — пробормотал Паша.
— Нет? А мне показалось, что вы обиделись… А что я говорю — плюньте, так это я верно говорю. Ну, не выдержали вы экзамена… Васька мой тоже не выдержал? Ну да… А ведь он, наверное, и в ус не дует. Вы его видели?
— Он пошел на бильярде играть, — сказал Паша. Костров точно обрадовался.
— Ну вот… А чего? Оттого, что ему — наплевать!
— Как же на это можно наплевать? — возразил Паша, глядя себе под ноги.
— А что? Оно, конечно, получить свидетельство там, на место поступить… это хорошо… А только не в этом сила…
— А в чем?
— Вы думаете, мой Васька гимназии не мог бы кончить? Дудки-с! Не одну эту паршивую гимназию вашу, а сто таких гимназий кончил бы, если бы захотел… И вы бы кончили. У меня есть приятель один… маленький человечек, как и я сам, да еще и кривенький… Так он мне рассказывал — мы с ним рыбу удим вместе часто — про эту вашу гимназию и университет этот… Взвинтов — его фамилия. Так вот, этот Взвинтов — он репетиторствует — и говорит, что самые естественные болваны лучше всех и учатся… так уж это дело, видно, поставлено! Да я все по себе знаю: я ведь тоже учился и вылетел… Много ли ума нужно, чтобы латинские спряжения да геометрию с историей вызубрить? Сиди да зубри… сиди да зубри — только и всего. И не нужно это никому, а так только, чтобы местечко похлебнее потом добыть. Так ведь это как кому: иному ничего, кроме местечка, не нужно, ну тот и зубрит, и старается… а иному вот эта река там, да воздух, — тому какое зубрение? Тот и не зубрит. А разве хуже он оттого, что ради теплого местечка не старается? Так-то… да.
Костров прищурился, поглядел по реке и остановился.
— Ну вот мы и расстанемся… мне сюда в переулочек. Паша Туманов молча протянул ему руку.
— Да, молодой человек, напрасно вы так… Ну провалились… оно, конечно, неприятно, но ни хуже вы от этого не стали, ни лучше… такой, как были, таким и остались. Право!.. Так-то. Ваське бильярд, мне река да рыбка, вам… еще там что-нибудь. Мы зубрить не можем, а все-таки мы люди ничуть не хуже других и такие же дети Создателя нашего. Каждому свое… Ну, до свидания… Ласточки-то, ласточки… ишь!..
Костров засмеялся, приподнял картуз и поплелся вверх по берегу, между полуразвалившимися заборами слободки, к маленьким деревянным домишкам, грязно и бестолково рассыпанным по берегу.
Паша Туманов остался один.
Он долго смотрел на воду и думал о том, что сказал Костров, и хотя не мог понять его слов в том глубоком смысле, который вкладывал в свои спутанные речи старый рыболов, но ему все-таки стало легче. И сейчас же свод неба раздвинулся, вода стала прозрачнее и плескала звучнее, струйки весело зазвенели и заговорили на гладком песке, солнце стало ярче и теплее, и послышалось много новых звуков, живых и смелых, которые он до этого не замечал.