Санитарный день
Шрифт:
— Да ну, — поморщилась Лийга. — Другой уровень, Скиа, это нетикама-кипу. А машины здесь… ну, это просто машины. Что-то чуть лучше, что-то чуть хуже.
— Ну, нет, это не «чуть», — покачал головой Скрипач. — Ты просто не обращала внимания.
— Я на многое обращаю внимание, — возразила Лийга. — И делаю это гораздо чаще, чем тебе кажется. Поверь, сейчас я вполне серьезна. Это именно что чуть-чуть.
— Ладно, не буду спорить, — сдался Скрипач. — Замечаешь, и хорошо.
— На счет женщины он ничего не сказал? — спросил Лийга с интересом.
— Говорю же, нет, не сказал, — покачал головой Скрипач. — Видимо, какая-то богатая дамочка. Правда, совершенно непонятно, где он её
— Понимаю, — Лийга задумалась. — Значит, он бывает в местах, которые посещают вот такие. А мы не знаем.
— Не бывает, — сказал Скрипач. — Мы за ним всё-таки послеживаем время от времени.
— Рыжий, это смешно, — кажется, Лийга рассердилась. — Как вы за ним послеживаете, если вы весь день на работе? Он не первый год предоставлен сам себе.
— Во-первых, мы отслеживаем его телефон, — неохотно признался Скрипач. — Это довольно просто сделать. Во-вторых, время от времени смотрим камеры наблюдения по его району. В-третьих…
— В-третьих, он тогда улетел во Францию, а вы это попустили, — жестко сказала Лийга. — Телефон? Его можно просто оставить дома. Скорее всего, у него давно есть второй.
— Нет у него второго. По крайней мере, зарегистрированного на себя — точно нет, — сказал Скрипач, и тут же понял, что сморозил совершенно дилетантскую глупость. Лийга засмеялась.
— Вам надо с работой заканчивать, — сказала она. — А то ты от недосыпа несешь какую-то чушь. Рыжий, у него стопроцентно есть другой телефон, о котором вы не знаете. И бывает он в местах, о которых вы даже представления не имеете. Я понимаю, что вам хочется ему верить, но это добром не кончится, поверь мне. Что он сказал про майские праздники?
— Ничего, — уныло ответил Скрипач. — Сказал, что увидимся после майских. Это всё.
— Ага, то есть он собрался исчезнуть на десять дней, причем так, чтобы вы не знали, куда, с кем, и зачем, — Лийга прикрыла глаза ладонью. — Ну вы же не ромашки полевые, Скиа, вы агенты! Ну как так можно, я не понимаю!
— На самом деле нельзя, ты права, — признал очевидное Скрипач. — Но следить и подглядывать не хочется. Совершенно. И потом, мы давно не агенты, мы врачи, и мы…
— А придется, — жестко ответила Лийга. — О, вон и второй наивный на подходе, — Лийга заметила Ита. — Сейчас я ему наберу, притормози.
— Понимаешь, Лий, тут не всё так просто, — Ит сидел на заднем сиденье, с бутербродом в руке, но про бутерброд он уже забыл. — Во-первых, он единственный, кто согласился пойти сюда, за нами, при этом он знал, что шанс в принципе остаться в живых у него около нуля. А он пошел. Во-вторых, много лет он провел на Тингле, вообще без возможности выхода, и то, что он сейчас так ревностно относится к своей свободе, можно понять. В-третьих, он…
— Погоди, — перебила его Лийга. — Провел много лет на Тингле, ты сказал? Снова? Ит, мы уже давно сошлись на том, что он это сделал по собственной воле. Потому что он, как минимум, Бард, а удержать Барда вот так — это бред. Он бы ушел, если бы захотел. Но он этого не сделал. Значит, провести там такое количество времени было его решением, а не чьим-то ещё.
— Допустим, — кивнул Ит. — Хорошо, согласен. Но отправиться за нами по Сфере — это, знаешь ли, решение более чем смелое.
— Смелое, — тут же подтвердила Лийга. — Верно. Вопрос — зачем он это сделал. На самом деле. Ты можешь ответить?
— Восстановить сигнатуру? — предположил Скрипач.
— Он? — Лийга рассмеялась. — Восстановить? Да ладно. Ни в жизни не поверю.
— А во что ты можешь поверить, в таком случае? — спросил Ит.
—
— Спасибо и на том, — вздохнул Скрипач. — А мы уж подумали…
— Не ерничай, — поморщилась Лийга. — Уничтожить сигнатуру? Тоже нет. Он, вероятно, уже понял, что это сделать невозможно.
— Так что же тогда? — спросил Ит.
— Не знаю, — покачала головой Лийга. — У него было очень много времени, чтобы продумать какой-то план, или хотя бы построить какую-то свою модель. Поэтому он здесь. А вовсе не потому, что он пришел вам на помощь. К тому же Фэб в той записи тоже дает понять, что он опасен. Очень осторожно, но всё-таки.
— Да, вот тут ты права, — признал Ит. — К сожалению, только в записи, и только намеком…
Эту запись они открыли примерно год назад, точнее, её открыл Ит, когда разбирался с очередным кластером исследований, находившемся в базе. Кластер этот был чисто теоретическим, речь в нем шла об очередной попытке расчета градуса смещения по Сфере, с учетом калибровки констант в треугольнике. Ничего интересного — бесконечные ряды цифр, формулы, обсуждение поправок и погрешностей, но… в самом конце блока находился фрагмент голосовой записи. Говорил Фэб. Говорил совсем недолго, и было непонятно, к кому именно он в этом отрывке обращается. То ли к кому-то невидимому, то ли к самому себе. «…я всегда проявлял осторожность по отношению к любым фанатично настроенным разумным, всегда пытался соблюдать дистанцию, но сейчас это сделать нереально. Он рядом, он постоянно рядом, он редко что-то проговаривает вслух, но лучше бы он совсем молчал, и не говорил ничего вовсе. Его слова о подходе и методах тогда очень сильно меня задели, и я долго думал, что есть для него подход и метод в сложившейся ситуации. Кажется, он видит не только намного больше, чем видим мы, он это делает совершенно иначе. Я бы рискнул назвать его позицию фанатичным рационализмом, как бы абсурдно это ни звучало, и мне страшно даже представить, какой метод он может избрать для доказательства своей теории. На наше счастье, у него есть только цифры и символы, потому что я не хочу даже думать, чтобы он сделал, если бы речь шла не о них. Я спрашивал его, что он пытается доказать, он объяснил, что в схеме предполагается наличие ряда новых сегментов, но, опять же, дальше теории дело не зашло. И не зайдет. Хорошо, что мы здесь, на Тингле, и в его распоряжении находится замечательная и занимательная игрушка, а именно — вычислительные мощности Адоная, и, кажется, этой игрушкой он вполне удовлетворен…»
Голос Фэба на протяжении всего этого фрагмента звучал глухо, устало, и невыразительно, запись начиналась внезапно, и столь же внезапно обрывалась. Сперва они решили, что Фэб говорит о Ри, но позднее поняли, что нет, речь шла ни о ком ином, как об Ариане. Фэб напуган, сказал тогда Ит. Он боится. Он почему-то боится, но он не дает никаких подробностей, вообще ничего. А с кем он говорит? спросила тогда Лийга. Кажется, с нами, осторожно ответил Ит, мне кажется, что он говорит с нами. Как может — потому что он явно что-то скрывает.
— Всё равно, непонятно, о чём шла речь, — заметил Скрипач. — Фэб сказал о фанатичном рационализме, но вот чего-чего, а этого мы точно не видим.
— Да, не видим, — подтвердила Лийга. — Ит, ешь. Ты долго будешь смотреть на этот несчастный бутерброд?
— А? Ой, прости, задумался, — Ит откусил от бутерброда треть. — Там же ещё этот момент… про теорию… и совершенно ничего не понятно. Не видели мы пока что никаких теорий. Он нам вообще ничего не озвучивал.