Санькино лето
Шрифт:
Сейчас они стояли на палубах вдоль борта, махали, наверно, просто так, от хорошего настроения, всем, кто остался на берегу, и Саньке с Валеркой.
Белые чайки провожали белый теплоход, они медленно, словно бы в такт музыке, качали крыльями, некоторые отставали, садились на воду отдохнуть. Музыка уплывала вниз по течению, гасла, и почему-то ребятам стало немного грустно, как будто «Дмитрий Пожарский» должен был взять их с собой. Они зачарованно смотрели ему вслед, туда, где река сливалась с небом, и думалось Саньке о том, что Волга вобрала в себя сотни рек и речек, чтобы стать
Забыли про Гошин наказ — потянуло в город. Поднялись по широкой бетонной лестнице на бульвар и дальше — до самой площади, где снуют машины, пыхтят пневматическими дверцами автобусы и множество нарядных людей возле торговых рядов.
— Как будто выходной день и работают одни продавцы и шоферы, — заметил Санька.
— Так кажется. Город-то велик. Смотри, поливалка! Улицу моют, как пол.
Машина с цистерной двигалась вокруг площади, впереди, из узких щелей, били плотные и белые, как молоко, струи воды. Прохожие отшатнулись, зазевавшихся ребят обдало порывом ветра и водяной пылью. Асфальт после такой промывки сделался стеклянно-гладким, от него поднимался теплый парок, так что хотелось сбросить ботинки и прошлепать босиком.
Обошли все магазины в торговых рядах. Чего тут только не было! Особенно заинтересовали принадлежности для охоты и рыболовства. Ружья, поводки для собак, перочинные ножики, спиннинги, бамбуковые удилища, всевозможные крючки, лески, поплавки. Сколько бы всего можно накупить… Пошарили в карманах — лишь двадцать копеек нашлось у Валерки.
А рядом оказался еще один удивительный магазин — «Природа», где продавали певчих птиц и разноцветных, радужно-красивых рыбок со странными названиями: петушки, гуппи, жемчужное гурами, скалярии. Рыбки грациозно плавали в зеленоватых аквариумах, они казались сказочно неправдоподобными.
— Их бы развести в нашей реке, — сказал Санька.
— Что ты? Они сразу погибнут, это ведь южные неженки.
— Щуки да окуни, пожалуй, их слопают.
Насчет рыбок верно, им и в аквариуме неплохо, а вот птиц жалко. Увидел Санька знакомых чижей, щеглов, зеленушек, зябликов, вспомнил, какое приволье им в заболотских лесах. Эти тоже летали на свободе, но попались на приманку птицелова и теперь тоскуют в клетках-тюрьмах. Всех бы, до одной, выпустил.
После магазинов ребята забрели в парк, он был неподалеку. Их внимание привлекло гигантское колесо обозрения: вот когда пригодились Валеркины двадцать копеек!
Дежурная старушка закрыла дверцу качающейся люльки, и она медленно поплыла вверх. Посреди люльки — руль, можно перебирать его руками и крутиться в любую сторону. Выше, выше… Остался внизу парк как на ладони, открылся город с муравьиными потоками пешеходов и машин на улицах-ручейках. Отсюда были видны необозримые волжские дали, терявшиеся в знойном полуденном мареве, пароходы казались неподвижными, словно впаянными в оловянную гладь. Было захватывающее ощущение полета. Впервые Санька так непосредственно почувствовал величие и огромность земли…
Два часа промелькнули незаметно, когда опомнились, было уже четверть пятого. Надо бы пулей мчаться на набережную, да по многолюдным улицам бежать
Гоша не уехал. Он стоял около чугунного парапета, держа в руках два мороженых. Подал их Саньке с Валеркой.
— Ну, друзья, напугали вы меня! Где же пропадали?
— Мы недалеко тут…
— Я уж решил, подожду немного да через милицию объявлю розыск. Ешьте скорее мороженое, а то растает. Теперь по коням — и домой.
Машина поднялась вверх по городским улицам, на каком-то повороте Волга еще раз сверкнула на прощание и скрылась за каменной стеной домов. Скоро и город миновали, единственное, что напоминало о нем, была вафельная корочка мороженого, которую Санька почему-то не съел сразу, поберег. В кабине пахло одеколоном: Гоша успел переодеть рубашку, постричься и подправить свои щегольские усики, словно ехал на свидание.
Снова лента шоссе наматывалась на колеса, плыли стороной косогоры и перелески, оставляя в душе какую-то плавную музыку, похожую на ту, которая сопровождала теплоход. Саньку она убаюкивала. Когда проехали через станцию, и солнце припало к земле, он уже не мог одолеть дремоту. Чудилось ему, будто снова кружатся они с Валеркой на колесе, а внизу стоит и переживает Гоша, машет им рукой, чтобы скорей спускались. Люльку сильно раскачивает: вот-вот оторвется, полетит с грохотом на землю…
— Саня, опять кимаришь? — дергал его Валерка.
— И не подумал.
— А сам валишься мне на плечо, как сноп.
Очнувшись, Санька некоторое время таращил глаза в боковое стекло, сон опять облепил его будто бы ватой, он слышал, как Валерка насмешливо сказал шоферу:
— Во, пожалуйста, снова губы развесил!
Он уже не смог выпутаться из паутины сна, подхватило и понесло каким-то бережным течением; перед глазами кружили белые чайки, солнце переливчато играло на воде, а Волга была настолько широкой, что пропал из виду другой берег. Долго еще будет жить в Саньке это удивление перед городом на великой реке, пока он не станет взрослым и, может быть, сам окажется горожанином.
Глава десятая. Пожар
Такого лета не припомнили старики. Дождя не было с середины июня, в прудах вода пошла на убыль, и огороды каждый день поливать надо. Утром траву скосят, а вечером уж сено готово — мечи в стога. И сенокос в разгаре, и рожь пожелтела, пересохла раньше времени, поговаривают про жатву, дескать, зерно потеряется.
Дымной гарью заволокло деревню, даже в избах устоялся какой-то овинный запах — горит Займище, сухое болото в полутора километрах от деревни. Бульдозеристы с дорожного строительства пробили вокруг него просеку, окольцевали земляной полосой. Такую же полосу пропахал на задах поля Леня Жердочка. Если огонь перекинется с болота на лес и доберется до ржи — деревня пропала. Каждый день разговор об этом, в районной газете тоже пишут о пожарах: в Ермакове сгорели три избы, в Судилове — сенной сарай с лошадью.