Сансара загнанной белки, или 22 жизни одной маленькой меня

Этот текст был изначально написан в терапевтических целях. Моих личных. Я выросла и решила им поделиться – приоткрыть дверцу и впустить вас в свою жизнь и немного в свою голову.

В каждом из нас живет маленький ребенок. Иногда он замирает в каком-то возрасте, и вот перед тобой уже не грозный директор Иван Александрович, а обиженный пятилетний Ванечка, которого мама оставила без сладкого. В книге много маленькой Регинки и немножко взрослеющей меня. Этот текст мы писали вместе, деля одну шоколадку на двоих.

Мы

все, каждый, очень разные, но делаем примерно похожие вещи и творим примерно похожую дичь. Иногда мы не признаемся в этом даже сами себе. Если вдруг хотя бы один человек найдет что-то полезное между этих строк, мы обе будем рады.

Текст вырос и случайно превратился в книгу.

Она – свободный вариант почти кастанедовского пересмотра. События, ситуации, люди, лица, эмоции – их основная часть. То, что составляло первые и последние недо-сорок лет моей жизни. Все события правдивы и неповторимы. Некоторые – к счастью. Некоторые – к сожалению.

В кризис 36 я встрепенулась и задала в никуда вопрос: “А почему я так живу?” За этим последовала череда книг, тренингов и сеансов психотерапии. Иногда я нахожу ответы, но количество вопросов пока все еще перевешивает.

Мой личный путь от роддомовского кулька до взрослой женщины, сидящей на подоконнике в 4 утра и печатающей этот текст, чтобы погрустить, поплакать, улыбнуться и откровенно поржать. Спойлер – высыпаться нужно вовремя в любом возрасте. Попытка впихнуть миллиард секунд жизни в полмиллиона печатных знаков текста.

Эту книгу писала не только я.

Эту книгу писали со мной люди. Близкие и любимые. Ранящие и радующие. Пробежавшие мимо меня по весеннему проспекту и одарившие мимолетной улыбкой. Прежде всего, конечно, это мои родители и мои дочери. И два кота.

Книга про то, что можно проснуться и начать жить, шагая другой ногой. Не маминой, не бабушкиной, а своей. Раскрасить свой мир в свои краски и тона. Петь мир своими песнями. Надергать перьев из хвоста птицы удачи и замутить себе крутой индейский роуч, черт возьми. И, желательно, научить этому своих детей.

Я все.

Люблю.

Я родилась в далеком оруэлловском 1984-ом. Ну что, Большой брат, ты все еще следишь за мной со своего высокого облака? Надеюсь, тебе нравится. Я стараюсь. Правда. Как минимум, тебе наверняка не скучно.

Я родилась в день пионерии, когда красные галстуки поднимались, время светлых годов близилось, а синие ночи взвивались кострами. Именно поэтому я хронически всегда готова. Ко всему! Заводские пионерские настройки помогают держать кукуху на привязи.

Я родилась быстро, трижды перевязанная пуповиной вокруг шеи как подарочной ленточкой, сильно не причинив маме проблем. Так говорит мама. Подарок миру раскрыл рот и орал следующие года три. Судя по всему, все по тому же Оруэллу. В переводе на взрослый человековый это вероятно означало: "Положь где взял!! Там тепло и кормят сразу в кровати!" Мама говорит, что в первые пару лет после чуда моего явления иногда ей удавалось даже поспать.

Я родилась и меня сразу забрали от

мамы – так было положено. Трижды в день меня приносят кормить. По вечерам к маме приходит папа – тоже кормить, маму. Папа пишет маме и мне милые записочки – и до моего рождения и после. Меня ждут. Возможно неосознанно, но ждут. К сожалению, до моего взрослого записочки не дожили. Мама практически не пеленает меня – мое рвение к свободе и воле уже тогда не путается даже в распашонках. Мама не хочет стеснять моих движений – закручивает меня колбаской только на улицу или перед сном..

Я родилась.

***

Мне три месяца. Родители живут в двухкомнатной городской квартире у папы. Папа живет у своей мамы. А папина мама с папиной сестрой живет у своей мамы. Еще на условно бескрайней концентрированной жилплощади живет младшая папина тетя с мужем и сыном, а также средняя тетя – тетя с сыном, сын с ДЦП. Итого метрах на пятидесяти в двух комнатах с крошечной кухней размещаются одиннадцать душ в разрезе пяти семей.

На кухне можно есть только по очереди. Кухонька крохотулечная и все квартиронаселение не может там совместно не только сидеть, но и даже стоять. Все детство и значительную часть взрослой жизни я несла мамину обиду к папиным родственникам за то, что нас не приняли и не любили. Мне так мама говорила. Она часто рассказывала о том, как ее шпыняли все кроме младшей папиной тети – с ней у них было полное взаимопонимание.

Вглядываясь в ситуацию из сейчасья, я улыбаюсь. Сложно было радоваться новым соседям в таких условиях. Это даже сложно назвать коммуналкой. Это что-то на шпротно-селедковом. Учитывая все вышеописанное, я вообще откровенно удивляюсь факту своего зачатия.

– Мамуль, а как вы жили?

– Спали в одной комнате с бабушкой и папиной сестрой. У нас была своя кровать.

– А как вы меня вообще сделать умудрились?

– Как-то находили возможности.

– Какие у вас были отношения с папой?

– Хорошие.

– Любовь была?

– Вообще нормально все было, пока не испортилось.

Мама родилась и жила в деревне, на маленькой железнодорожной станции. Пока не встретила папу. Сайты знакомств тогда существовали на бумаге – они познакомились по переписке. Мама говорит, папа хорошо писал. А еще мама говорит, что всегда мечтала уехать в город. Из детства я хорошо помню стук поездов и непонятный жующий голос, объявляющий поезда, которые всегда приходят на разные пути.

Интересно, нравится ли поездам их путь? Или они хотели бы приходить на пути теплого французского Биота? Или сделать карьеру и доставлять жутко важных пассажиров с жутко серьезными щами и модными пальто на московский Ленинградский вокзал или питерский Московский? Или уйти на фриланс и ездить, только когда хочется махнуть мазута в пятничный вечер? Или выбрать удаленку и ….

На бабушкиной кухне хорошо слышно железнодорожную жизнь. А ночью еще и на моей кровати. Эти звуки успокаивают меня до сих пор. На них говорило мое детство первые четыре года моей жизни. В этой местности все крутится вокруг железной дороги – на ней работают, с нее покупают, на ней ездят. Туда уходят бабушка с дедушкой и пропадают на сутки. Возвращаются такие красивые – у бабушки яркая оранжевая жилетка. Она мне ну очень нравится. Когда бабушка заходит во двор через калитку, ее сразу видно, и становится светлее. А у дедушки крутой тяжелый фонарь с ручкой и, когда возвращается он, тоже становится светлее. Иногда я беру у дедушки поносить фонарь. По дому. Или даже по двору.