Санта-Разуваевка. Сборник рассказов
Шрифт:
– Это не Бог, это Матерь Божья. Леонид Семенович! Гляньте на Шурку мою. Без ног девчонка.
Директор руками хлопнул по коленям себе.
– Это тут при чем?
– Леонид Семенович, миленький, – Маруся уже ничего не боялась и слов не выбирала. – Пусть бабка я, пусть отсталая, – он только морщился от ее слов, – но по-другому как нам? Я без мужа…
– Придет…
– Шурка не ходит…
– Пойдет…
– Да как пойдет-то?
– Маруся. Ты послушай!.. Ма-ру-ся! Не поможет тебе бог, если врачи не помогли. Да и нет
– А как же жить нам тогда!
Слезы текли из ее глаз. Но их никто не замечал. В том числе и Маруся. Она, директор и Шурка с кровати смотрели на икону. Крутанут головы друг к другу и – опять к ней. Кивали, руками махали…
– Леонид Семенович! Кому вред от нее?
– Ого-го!
– Я молюсь Божьей Матери, никто не слышит. Никто не видит… Я прошу ее…
– Да толку то!
– Я прошу ее пожалеть нас с Шуркой. – Слезы лились, уже не останавливаясь. – Она мама Богу, она дите носила, ей жалко его было, а мне-то как… Мне-то как жалко!.. Она услышит наши молитвы, пожалеет нас да попросит своего Сыночка… Сыночек, скажет… – Маруся захлебнулась в рыданиях, но все же хотела закончить: – Сы-ы-ночек… А он смилостивится, увидит наше горе…
Директор красный весь стоял, но все тряс головой.
– Нельзя! Сама слышала. В общем, выбирай – или икона, или школа.
Вечером Маруся ушла. Сняла у знакомой старухи угол в низком домике в одну стопку, с замерзшей рябинкой под окном. Перевезла из школы на санках несколько мешков пожитков, на них же потом – Шурку. Зашла к Леониду Семеновичу в кабинет.
– До свидания. Извините уж нас.
– Э-эх!..
– Нельзя нам без нее, – прижимая под мышкой икону, завернутую в платок, тихо сказала она. – А то, может, молилась бы я потихонечку?..
– Э-эх! Мария… как тебя… Ма-ри-я!
И она ушла. Весной переехала в другие места. Куда-то в предгорья Алтая, к синим подножиям его, к красным за полями закатам. Люди говорили потом, после войны уж, видели ее, Иван так и не вернулся с фронта. Еще говорили, Шурка ее на ноги встала, пошла.
Год 1950. Ванька Чернов
Ванька дожил до зимних каникул. Наконец-то можно было подальше закинуть холщовую сумку, с которой он ходил в школу, и с Петькой Ветошкиным, другом-приятелем, рыть пещеры и кататься на пруду с бугров, наметенных за старыми ветлами. Они еще осенью утащили от бани бабки Захватаихи кадку и вот, наконец, дождались своего часа (бабка тогда кадку так и не нашла, потому что хитрые Ванька и Петька сразу же разбили ее на плашки и распихали эти плашки по бурьянам за огородами), теперь они из гнутых дощечек изготовили лыжи.
Ванька Чернов, правда, свои лыжи уже успел проиграть в бабки, и Петьке пришлось временно поделиться своими: взяли по одной накануне и вечером опробовали. Здорово! Еще интереснее. На одной ноге несешься вниз, а другой водишь для равновесия. Ветер свистит в ушах, леденит шею, а чуть оплошал –
…На окнах в классе лед. Дрова в печи горят плохо. Шипят. Ну, ничего, последний день сегодня. А там уж, когда придут снова в школу, до лета недолго останется. В марте уже солнце греет, отец говорит: «В марте цыган шубу продает». Ваньке непонятно: почему? Осенью, значит, опять покупать? Или у него шуб много?
Последним уроком «Родная речь». Мария Семеновна читает «Серую шейку». Все переживают за уточку, не хотят, чтобы лиса до нее добралась, затаив дыхание, следят за действиями храброго мальчика, спасшего ее от холода, голода и лисы.
Закончив читать, Мария Семеновна спрашивает:
– Ну, дети, что вы можете сказать про этого мальчика? Какой он был?
Тут же над партами встает лес рук, самые нетерпеливые выкрикивают с мест, не дожидаясь, когда их вызовут. Мария Семеновна сдерживает детей движением руки и довольно улыбается:
– Таня.
– Он был добрым!
– Сережа.
– Он был храбрым и честным!
– Так.
Начинаются беспорядочные выкрики: на всех, если по очереди, хороших качеств мальчика не хватит, вот каждый и спешит:
– Он был справедливым.
– Он лису не любил, она хотела съесть утку.
– Он любил свою Родину!
– Конечно, – вновь улыбается от стола Мария Семеновна. Лицо ее торжественно: – Он любил свою Родину. Как и все мы. Потому что наша Родина такая, что не любить ее нельзя. Только в ней живется по-настоящему счастливо. Вот потому, что мы так все любим свою Родину, мы и победили в войне. Родина – мать, умей за нее постоять. Но нужно уметь постоять и за слабого. Как вот этот мальчик. Серая Шейка была слаба, и он ей помог… Что тебе, Лантратов?
С задней парты тянул руку Филя Лантратов. Он сидел в третьем классе уже второй год, еще по году – в первом и втором. Филя был здоровый, губастый, ушастый, шептал всегда что-то себе под нос, у доски никогда не отвечал, и относились к нему в классе как к дурачку, но боялись: кулак у Фили тяжелый, даст по макушке – свалишься на пол не пикнув.
Все с интересом повернулись к нему. Мария Семеновна опешила – она не помнила такого, чтобы Филя поднимал руку. Это все равно, если бы ель, черневшая сквозь лед на окне, взяла бы вдруг и подняла лапу.
– В туалет хочешь? – догадалась учительница.
– Нет, про мальчика сказать… Какой он был.
Говорил Филя как в бочку, «а», «ж» и еще кое-какие буквы выговаривал натужно, с усилием растягивая губы.
Ванька хоть и ждал звонка и только о том и думал, как они с Петькой побегут на пруд, тоже повернулся к Филе.
– И какой же он был? – заинтересованно склонилась вперед Мария Семеновна.
Конец ознакомительного фрагмента.