Сантрелья
Шрифт:
Целую тебя и обнимаю,
Коля".
Концовка письма вызвала у меня недоумение. Неожиданно ослепительная молния разорвала небосвод, оглушительный громовый раскат встряхнул всю нашу маленькую планету. Секундная пауза, как вздох, — и все усиливающийся шелест ливня превратился в шум водопада, а очертания предметов за окном оказались поблекшими и размытыми. Я инстинктивно рванулась закрыть окно.
— Вы боитесь грозы? — удивился Владимир.
— Как бы происходящее за окном невольно не стало иллюстрацией к тому, что я только что
Он кивнул, расплывшись в улыбке.
— Когда расшифровали текст? — посерьезнела я.
— Недели три назад закончили предварительную обработку текста, признав его более или менее верным, — ответил Владимир. — Собственно в содержании, по мнению ученых, вряд ли произойдут изменения, только в формулировках.
— Это финикийское письмо?
— Да. Датировали плиту приблизительно пятым веком до нашей эры. Признали, что она принадлежит Карфагену, — объяснил он.
— И какие выводы делают ученые? Видят ли они в этой легенде рациональное зерно? — спрашивала я возбужденно.
— Последние исследования привели археологов к мнению, что подтверждается известная ранее точка зрения, что Тартесс находился где-то в районе Лигустинского озера.
— Лигустинского озера? — удивилась я. — Где это?
— В том-то и дело, — возбужденно отвечал Рахманов, — что сейчас это озеро уже не существует. За две с половиной тысячи лет оно, по тем или иным причинам, пересохло, а устье Гвадалкивира и его притоков неоднократно меняло свое русло. Сейчас весь этот район представляет собой заповедник Кото Доньяна.
Я почувствовала разочарование:
— Так нет же ничего нового в том, что Тартесс следует искать как раз вокруг Кото Доньяна?
— Наверное. Я не силен в археологии Тартесса, — пожал плечами Рахманов. — Но заповедник огромен, и перекопать его весь — это все же заповедник! — не представляется возможным. Никто не даст разрешение на методичное прочесывание заповедных недр сантиметр за сантиметром без убедительных доводов в пользу необходимости подобного предприятия.
Я уставилась на своего собеседника, не понимая, куда он клонит. Он заметил мой взгляд и укоризненно покачал головой:
— Леночка, не смотрите на меня так, будто я — руководитель экспедиции. Я всего лишь киношник. Но со слов вашего брата знаю, что храм Солнца — вот ставка археологов.
— Храм Солнца? — поразилась я.
— Храм Солнца с его загадочным световым эффектом.
— Это же просто красивая легенда! — усомнилась я.
— Все сначала тоже так считали. Но Коля зарылся в Архивах и вычитал, что существуют свидетельства очевидцев в различные эпохи, что где-то в центре заповедника находится подозрительный утес, вызывавший недоумение и любопытство у путешественников своим таинственным свечением. У местных жителей бытуют легенды о скале, сверкающей и днем и ночью, наводящий мистический ужас на жителей.
— Значит, Храм Солнца до сих пор…?
— Николай
— Вот это да! — выдохнула я.
— По крайней мере, археологи теперь знают, что искать, — закончил Рахманов.
— Господи, неужели Тартесс можно найти?
— Ну и дела! Так вы не верили в мечту своего брата? А Коля надеялся, что сейчас в отпуске вы сможете присоединиться к нам, — пожурил меня Рахманов.
— Я уже думала об этом и, вероятно, я приеду, — обрадовалась я, что мои планы на лето совпали с желанием брата.
Я переваривала информацию. Я забыла о жарком дне. Не чувствовала усталости и опустошенности после экзамена. Не слышала грозы за окном. Небывалый прилив сил, почти эйфория, охватил меня. Впрочем, еще я ощущала, как хорошо сидеть вот так и разговаривать с Владимиром: слушать его голос, так похожий на голос Святогора, и смотреть в его зеленые глаза, светящиеся добрым светом глаз Святогора, и согреваться теплом его улыбки, спрятавшейся в светлых усах Святогора.
Внезапно всплыла в памяти тревожная концовка Колиного письма, и неприятное предвкушение чего-то неизвестного, заставило меня вздрогнуть.
— Володя, вы собирались мне передать что-то? — робко попросила я.
— Я помню об этом, — серьезно проговорил Рахманов. — Елена, тот документ, кусок пергамента, который Николай передает вам, они нашли в святилище Святогора под каменной плитой, той, что вы именуете святыней. Коля нашел его первым и не отдал его археологам ни под каким предлогом. Прочитайте его, он ваш.
Владимир протянул мне большой мягкий конверт. Я извлекла оттуда кусок довольно жесткого пергамента размером примерно с развернутый тетрадный лист. Сердце стучало так, что, казалось, ему тесно в моей груди. Руки дрожали и не слушались. Я нервно встала и подошла к окну. Держа драгоценный пергамент, я глядела в окно на поникшую после ливня июньскую листву и собиралась с духом. Немного успокоившись, я начала читать. Текст на древнерусском языке был процарапан чем-то острым и поверх царапин прописан чернилами, кое-где стертыми временем. Вероятно, автор, опасался, что время вовсе не сохранит чернил, и на всякий случай вырезал слова острым предметом:
"Еленушко!
Я верю, что когда-нибудь ты найдешь и прочитаешь мою весточку. Я покидаю замок дона Ордоньо и отправляюсь на Русь. Там я буду ближе к тебе. Я люблю тебя, солнышко мое, я буду любить тебя всегда. Я никогда не смогу забыть тебя, таинственная моя гостья из грядущих веков.
Твой Святогор".
Слезы дрожали на моих ресницах. Но я осознала вдруг, что это не были слезы потери, это были слезы обретения. Дорогого мне человека уже многие столетия нет на свете, но он останется со мной всю жизнь, подобно тому, как я оставалась с ним всю его жизнь.