«Сапер ошибается один раз». Войска переднего края
Шрифт:
Когда стали поджигать — то ли какой из наших фугасов, то ли снаряд шальной взорвался, меня приподняло и стукнуло о мостовую. Колено разбил, меня оттащили — ходить не могу. Месяца полтора я лечился, так надоело. Никаких внешних признаков нет, а нога не сгибается. Коленная чашечка была повреждена, боли были страшные. Когда войска пошли вперед, то госпиталь надо было освобождать. Меня на комиссию вызвали, а нога не сгибается, болит. Меня выписали с тросточкой, потом расходил ее.
Потери в Венгрии были огромные. Почему? Немец стал отступать будто бы в панике. Пришел приказ — преследовать и преследовать. И получилось, что впереди наши, а позади них немцы, потом опять наши, все это вдоль дороги. Такие были
Числа 20 февраля я пришел в штаб к начальнику инженерных войск дивизии, отчитаться за работу и сдать формуляр минных полей. Сдал документы, выхожу — стоят два молоденьких паренька, один лейтенант, другой младший лейтенант, и по разговору оба вятские. Я говорю:
— Здорово, земляки!
— Здравия желаем!
— Вятские?
— Да. Сегодня прибыли из училища.
Я стал расспрашивать, как и чего. Оказалось — артиллеристы, один первый раз на фронте, а другой из рядовых ушел в училище. Разговаривать особо некогда было, и я ушел. Устал, спиртяги выпил чуть больше полстаканчика, закусил и прилег отдохнуть, а потом нас опять подняли минировать.
— Ваша задача к утру 23 февраля какая была?
— Заминировать, пропустить через минные поля наши войска. Когда наши все пройдут, закрыть проходы. Это у нас был главный закон, мы не имели права оставлять проходы открытыми.
— Кто контролировал?
— Сама жизнь контролировала. Не закрыли бы — сразу бы узнали все.
— Как вы инженерное обеспечение обороны можете описать?
— Оборона полевая была, никаких долговременных сооружений не было — были просто траншеи, пулеметные точки, минные поля и проволочные заграждения. За месяц какую оборону большую можно сделать? Кто знал, что немцы там так шарахнут? Конечно, такого удара никто не ждал. И потом, у нас была эйфория победителей, что все, мы уже победили и немцы отступают.
— В чем эйфория выражалась? На воинской дисциплине это как-то сказалось?
— Конечно, сказалось, расслаблены все были, водочка, вино появились.
— На плацдарме это было?
— На плацдарме нам никакой водочки не надо было, другой раз и ночевать некогда было. Мы чувствовали, что тут нас сомнут рано или поздно. Разведка немецкая к нам ходила, наша к ним. Наши разведчики слышали у городов Эстергом и Комарно скрежет и лязг металла — что такое? Немецкие танки на станциях разгружались. И вот, замучили нас, саперов, — идут разведчики и всякий раз просят саперов в сопровождение. Одна группа пошла — не могут пройти, вторая пошла — то же самое. Потом комбат мне говорит: «Чего твои саперы никак не могут помочь? Разведка жалуется на вас. Придется тебе самому идти, раз ты своих солдат не можешь научить». Ну что — приказ есть приказ.
Я взял свою группу из 5 человек, кто помоложе и пошустрее, и с разведчиками пошли. А там обстановка была такая — наш плацдарм 35 километров по фронту вдоль реки Грон и в глубину километров 10. Нейтральная полоса между нашими окопами и немецкими от 200 до 400 метров шириной, такая шикарная нейтральная полоса. Обычно была меньше, даже гранаты бросали друг в друга. Через свою оборону провел дивизионных разведчиков, через нейтральную полосу провел, стали в немецкой обороне делать проходы. Уже заканчивали проходы делать, и разведчик, старшина, мне и говорит:
—
— Нет, я получил приказ вас провести, а вы уж как хотите. Я свое сделал, вы идите, а я на обратном пути вас встречу, чтобы вы проходы нашли.
— Нет, вернемся — поздно уже, не успеть нам.
Спорить там не будешь, противник рядом. Слякоть везде, февраль месяц, числа 15-го снег растаял — грязь кругом рыжая, все мы намокли. Ну что, назад так назад. Идем назад, вышли к своей обороне. Обороны сплошной не было — людей не хватало, у нас только четверть людей от армии осталась ослабленных. Идем почти уже дома, уставшие, ТТ у меня в кобуре, солдаты автоматы за плечо закинули, шлепаем по грязи. Вдруг лоб в лоб встречаем немцев, тоже разведка, человек до десяти. Они нас не видят — туман такой, и тоже устали. Был у нас старший сержант Богорад, он первый увидал. Дал очередь, мы все залегли, а у нас оружие не стреляет. Богорад вторую, третью очередь дал, и немцы удрали. Куда — не видно. Один раненый немец остался, кричит, зовет на помощь: «Hilfe, hilfe!» Его наши разведчики на плащ-палатку подхватили и доставили, вот так случайно задание выполнили. Они из нашего тыла возвращались, возможно, ценные сведения собрали. Они — у нас, мы — у них.
Я почему это рассказываю — всю оборону строили мы, наш батальон — все ходы сообщения, окопы, убежища, минные поля мы устанавливали — все мы знали. Конечно, нам было легче пройти, даже ночью.
В ночь на 23 февраля мы уже знали, что завтра будет наступление немцев — захваченный немецкий разведчик все рассказал. Поздно вечером 22 февраля нас послали все минировать, минировать, фугасы ставить, заграждения ставить. Я минировал там, где по опыту чувствовал танкоопасные направления. Приближался рассвет, я торопиться стал. Минируем, и тут один боец мне говорит, что слева какое-то движение. Я взял солдата, и мы подошли. Оказалось, земляк-артиллерист, из тех двух, с кем я накануне познакомился, со своими тремя пушками выдвигается сюда. Очень удачно — здесь будет батарея стоять, а там будет минное поле.
— Здорово, земляк!
— Здорово! Вот, оборону занимаем.
— Больно хорошее место ты занял, только ты вот что. Времени ни у тебя, ни у меня нет — ты не окапывайся, не успеешь окопаться. Замаскируйся лучше, чтобы тебя не видно было. Сейчас танки должны пойти, ты не стреляй по ним, пока они далеко — они тебя не раздавят. Видишь, мы минные поля ставим, еще 30 минут, и мы закончим. Они напорются на минное поле и будут его обходить. Один взорвался, другие уж за ним не пойдут, а пойдут в обход. Подставят тебе бока, ты их и бей по ребрам. А заранее обнаружишь себя, тебя смешают с землей. Ты на фронте был?
— Был, немножко повоевал.
— Ну, тем более знаешь. А где твой друг-то?
— Он убит.
— Как так?!
— Мы когда пошли из штаба, вдруг шальной снаряд. Я-то чувствую, как он летит, и лег, а он не успел, и его сразу осколками убило. Он даже дня на фронте не был.
— Как жалко! Ну, ты понял? А я пошел к своим солдатам.
Солдаты минируют, и тут я вижу, что человек 15 пехотинцев уходят из обороны.
— Стой, сержант! Там еще много людей осталось?
— Никого нет.
— Как так?!
— Все погибли.
Я чувствую, что танки уже идут.
— Слушай, сержант, помоги нам! Минут на 10–15 задержи наступающую пехоту. Мы мины поставим, остановим их, а не поставим — они и нас раздавят, и вас догонят, раздавят.
Он не соглашается.
— Слушай, ты это брось! У тебя «дегтярь» есть, у меня «дегтярь» есть, давай, вставай тут, задержи хоть пехоту!
Тогда они заняли оборону и начали обстреливать пехоту, чтобы она залегла. А пехота, если пойдет вместе с танками, она быстро всех перебьет. Мы раз-раз, быстро установили оставшиеся мины, я говорю: