Сапер. Том IV
Шрифт:
Начал стрелять из принесенной с собой трехлинейки, расстрелял обойму. А второй-то нет. Достал пистолет.
Взрывать или нет? Наш пулемет вдруг замолчал и тут же, без паузы, раздался первый взрыв. Баммц! Огромный ствол пушки вздулся, появились трещины. Все, Дора накрылась. Медным тазом. Теперь только в переплавку. И вслед за ним, когда уже пыль вроде начала садиться — второй взрыв. Под лафетом и вокруг, породив сразу большое количество летающих предметов.
А немцы и не думали отступать. Поливали нас свинцом и поливали, вроде даже с той же плотностью огня. Будто они
— Так, боец, — Вострецов отсыпал патронов Лобанову, и тот бережно сложил их в подсумок. — Давай, вон на ту позицию, — показал он рукой. — Сейчас, у ихнего пулеметчика лента кончится, перезаряжать будут, и ты вперед, по команде. Вперед!
Лобанов быстро вскарабкался наверх, оттолкнулся ногой, так что мне обсыпало лицо глиной, и рыбкой нырнул за бруствер. И тут же ухнул. Я сначала подумал, от падения, но через миг понял, что ошибся — красноармеец так и остался лежать, подгребая ногой с пробуксовкой.
— Ох, твою ж дивизию… — прошипел комроты. — Угораздило… Давайте назад затаскивать…
Лобанов в помощи не нуждался. Пуля попала ему в шею, перебив позвонки, и теперь его голова моталась во все стороны, как у сломанной куклы. Боец, который оказался знатоком татарского, деловито потрошил подсумок, доставая назад патроны.
От нас и до самой «Доры» никого из наших не осталось. По крайней мере, никто не стрелял. А вот недалеко от лафета довольно дружно кто-то отстреливался. Скорее всего, после взрыва перебрались. Какое-никакое, а прикрытие. Получше, чем у нас, где всё как на соплях держится, да так, что и голову не высунуть.
— Вот что, Вострецов, — сказал я лейтенанту, когда стрельба чуть утихла. — Давай-ка туда перебираться. У немцев пулемет уже плюется, сейчас ствол менять будут. У нас секунд тридцать, чтобы добраться вон до того холмика. Видишь?
— Вижу, товарищ полковник!
— Ждем.
И только стихла пальба, мы кузнечиками выскочили из нашего окопчика, все вчетвером — я, Вострецов, знаток татарского, и пытавшийся изобразить невидимку в присутствии начальства совсем молодой пацан, с крупным кадыком на тощей цыплячьей шее.
Добежали мы до того, что я назвал холмиком, все, но двое из нас — Вострецов и тот татарин, оказались ранены. Боец — в левое плечо, лейтенант — в бедро. Видать, какую-то вену перебило, потому что из раны густо текла темная кровь. Так, если артерия — ближе к сердцу перетягивать. А вена? Дальше, значит. По ней же к сердцу течет. Перетянул ногу возле колена, вроде чуть поменьше стало кровить. Да, не санинструктор я, в основном нахватался на «прошлой» войне. Да и на этой тоже. Забинтовал рану как мог, и осмотрелся. Укрытие у нас — так себе. Вчетвером еле помещаемся, чтобы задницы наружу не торчали. Надо ползти дальше. И тащить комроты придется мне — один безрукий, второго ветром носит. И только я — богатырь. Илья Муромец местного разлива.
Бойцов я погнал вперед.
А я все тащил и тащил Вострецова. Он что-то стонал, но я не слушал. У меня тут, как спортсмены говорят, включилось второе дыхание. Вот было оно почему-то таким же сиплым и удушливым, как и до этого. Только и видел впереди темный силуэт лафета. Ну и здоровенного кабана лейтенанта чувствовал всеми мышцами. А ведь он мне до сих пор довольно худосочным казался.
И только когда я прополз, по моим меркам, километра три, кто-то освободил меня от тяжелой ноши. И из меня будто пробку вытащили — тошнит, голова болит, трясется всё, как с жестокого похмелья, перед глазами мушки летают, и вокруг темнеть начало.
Очнулся я от того, что какой-то гад лупит меня по щекам, и вопит на ухо противнючим голосом: «Товарищ полковник!».
— Я, — говорю, — товарищ полковник. Чего надо? — а язык почему-то слушается не очень, как каши напихали в рот, и я пытаюсь разгрести ее.
— Очнулся! — огласил окрестности радостный вопль.
— Хватит кричать. Доклад! — ага, навык командного голоса возвращается потихоньку.
— Сержант Дорофеев! Товарищ полковник, за время… — тут он замялся, размышляя, как обозвать мое состояние.
— Отключки моей. Продолжайте.
— Силами бойцов батальона охраны нападение отбито! В настоящее время силами бойцов второго отделения первой роты уточняются потери личного состава! Доклад закончил.
— Да не кричи ты, — поморщился я. — Где лейтенант Вострецов?
— Ожидает очереди на эвакуацию в медсанбат, — уже спокойнее продолжил Дорофеев.
— Лейтенант Ахметшин?
— Не знаю, товарищ полковник, — он виновато, совсем не по-уставному пожал плечами.
— Вот что, сержант, помоги-ка мне подняться.
— Вы контужены, вам лежать…
— Сержант, ты что, приказы выполнять разучился?
Кое-как поднялся. Как же мне хреново! Штормит… Я попытался шагнуть, но тут ноги предательски запутались, и я чуть не рухнул на землю. Спасибо Дорофееву, подхватил, придержал. И тут меня натурально вывернуло. Уж не знаю, что там летело, но не кончалось, густо приправленное желчью, горькой и вяжущей рот.
— Вот, возьмите, — сержант протянул мне флягу, и я прополоскал рот — раз, другой, но без облегчения, противная горечь будто приклеилась к языку.
— Спасибо, Дорофеев, — сказал я. — Ты вот что… Давай, занимайся здесь, а мне бойца выдели, я тут… осмотрюсь пока.
Красноармеец, не представившийся никак, приобнял меня за талию, и я пошел, пытаясь больше не падать. Ох ты ж… Убитые… и еще… В стрелковых ячейках, на земле, сраженные пулями и осколками… Сколько их тут? Но это потом, сейчас я знаю, куда в первую очередь идти.