Сапер

Вязовский Алексей

Понятное дело, немцы это просто так оставить не могли и начали лупить по нам из минометов. Ну как, не совсем по нам, в нашу сторону. После такого в реке рыбы, наверное, не осталось совсем. Но тут вскрикнул Оганесян, напомнив, что затишье и безопасность на войне — самые хрупкие вещи. Вот ты сидел и радовался жизни, а вот тебя несут твои товарищи в сторону сортировочной площадки медсанбата, используя твою шинель вместо носилок.

Мехводу, можно сказать, сильно повезло: осколок впился в его руку как раз в тот момент, когда он решил почесать свой нос.

Если бы не рука, он пролетел бы дальше, к шее. Думал я о превратностях судьбы одновременно с перевязкой.

— Ну что, посмотрел кино? Теперь плати за билет.

Оганесян скрипит зубами, но терпит.

Кровь хлестала сквозь рукав весьма обильно, наверное, перебило какой-то крупный сосуд, так что еще и жгут пришлось сооружать из брючного ремня мехвода.

Пока я возился с Оганесяном, на поле боя появились новые действующие лица. Чуть меньше, чем в километре от нас, немцы начали закреплять распорки зенитному орудию 88 миллиметров, в просторечии — ахт-ахт. Убийца танков прибыла к нам. И, скорее всего, из танка ее либо не видно совсем, либо видно плохо, потому что следующий выстрел из КВ был в бесполезную «тройку», стрельбу из которой можно было терпеть хоть до вечера.

Сейчас «ахт-ахт» установят, прицелятся, пристреляются — и конец. Нашему танку осталось жить минут пять, не больше. Говорят, что из немецкой зенитки стреляли чуть не по двадцать выстрелов в минуту. Я такого не видел, но и выстрелов пять нам за глаза хватит.

Я выпустил по зенитке длинную очередь. Попал я, конечно, в небо Украинской ССР. По крайней мере, возня у зенитки не прекратилась. Когда я после стрельбы посмотрел на них в бинокль, то обслуга так же деловито укрепляла распорки. Вряд ли кто-то из них даже понял, что по ним кто-то стрелял.

— Так, Оганесян, слушай, — крикнул я мехводу, пытаясь быть громче канонады немецких танков. — Остаешься здесь, я к нашим! Пора отходить! Сейчас из зенитки начнут лупить!

Он только кивнул и передвинулся к пулемету. Не знаю, сможет ли он стрелять одной рукой, а если сможет, то много ли настреляет, но те, кто сейчас в танке, важнее. Да и не полезут сейчас немцы под свои снаряды.

Короткими перебежками побежал я к броду. Вроде и недалеко, а время потратил. Я уже сделал первый шаг в воду, молясь о том, чтобы меня не прибило случайным рикошетом, как зенитка сделала свой первый, пристрелочный выстрел. Видать, их наводчики оказались более везучими, чем Копейкин, потому что у меня на глазах в броне КВ с таким мощным «бам» появилась дыра, как раз там, где сидят командир и наводчик с заряжающим.

Я бросился к танку, который стоял без движения. Что я там рассиживался, смотрел на зенитку? Надо было сразу предупредить, что пора уходить! Кто там в живых остался?

Вдруг в паре метров от меня из воды вынырнул Антонов. Хреново выглядел стрелок: лицо закопчено хуже, чем у кочегара, из носа течет кровь, глаза ошалевшие. Я бросился к нему, пока он не упал назад в воду.

— Антонов, где остальные!? Что с ними!? — я схватил его за грудки и тряс, пока

он не пришел в себя.

— Вверху все…, — безнадежно ответил он, — я один остался… пробило броню и рвануло… я… через аварийный люк…

— Антонов, твой люк открыт? На корпусе? Почему ты через него не полез? — продолжал я трясти его.

— Не знаю, — ответил он. — Закрыт, бой же, — и посмотрел на меня пустыми глазами.

Где находится аварийный люк, я знал. Найти бы еще его в мутной речной воде. Надо срочно доставать ребят — может, кто остался живой — и готовить танк к подрыву. Немцы мне много времени не отпустят.

С аварийным люком повезло, я влез в него почти сразу, совсем немного провозился. В танке я сразу закашлялся: казалось, из воздуха тут можно добывать порох. Кое-как добрался до того люка, что над радистом-стрелком, открыл его. Хоть дышать стало легче. По броне опять со звоном ударило, но пробития не случилось.

Вдохнул пару раз свежий воздух, полез доставать наших.

Копейкин скользнул вниз почти без помех. Осколком ему попало в висок, разворотив череп. Даже удивиться не успел, умер мгновенно. Видать, не сильно грешил, хорошую смерть принял.

— Антонов, ты где? — проорал я, высунувшись в люк на корпусе.

— Здесь, тащ старший…, — раздался голос из воды. Похоже, он остался стоять там, где я его и оставил.

— Сюда давай, быстрее, — поторопил я его. — Лезь сюда, принимай Копейкина.

Подняв неожиданно легкое тело наводчика, я подал его в люк.

Немцы оживились, обстрел усилился. КВ опять превратился в колокол. Повалил какой-то дым.

— Принимай, что ты там тормозишь? — спросил я, когда так и не дождался помощи.

— Так он же… он мертвый…, — в голосе Антонова послышалась начинающаяся паника.

— Антонов! — рявкнул я из танка.

— Я, тащ старший лейтенант! — отозвался он совсем другим голосом.

— Слушай мою команду! — продолжил я. — Принять тело товарища!

— Есть принять! — и тело Копейкина поползло в люк. За ним я вытащил труп Максимова. У лейтенанта была практически оторвана голова.

Я уже начал примеряться, как мне лучше вытащить Нургалиева — я все его никак не могу нащупать. Дыма в танке стало больше, он начал так прилично чадить. Внутри и раньше нечем дышать было, а сейчас едкий дым просто выжигал легкие изнутри.

Антонов оттащил тело Копейкина к берегу, взял Максимова.

— Тащ, лейтенант, вроде немцы… в нашу сторону едут…

Я наконец, зацепил Нургалиева, дернул его в люк — он застрял. Огонь добрался до чего-то горючего, танк вспыхнул. На меня пыхнуло жаром, я заорал, изо всех сил дернул труп.

Нургалиев вывалился безвольной куклой из люка, я, периодически ныряя в воду, потащил его к берегу. Вспыхнувший танк сильно задымил и эта завеса прикрыла нас с Антоновым от обстрела. Я все ждал, когда он взорвется, постоянно готовясь погрузиться в реку, но КВ, даже умирая, спасал нас.

Оганесян тоже помог. Пулемет не смолкал и немцы перенесли обстрел на окоп.