Сапфировая королева

Вербинина Валерия

Амалия подошла к окну. Перрон потек мимо окон, застучали колеса. Де Ланжере, стоя впереди провожающих, махнул платком.

– Приезжайте к нам еще! – крикнул он и прослезился от избытка чувств.

Амалия сняла шляпку и села на диван. Николай устроился напротив. Ему многое хотелось сказать спутнице, но, по правде говоря, больше всего он корил себя за то, что не догадался тогда прыгнуть в окно, как Леон Валевский. Все-таки по природе Рубинштейн

был вовсе не подготовлен к подобным поступкам. И он невольно пожелал про себя, чтобы Валевский пробыл на каторге как можно дольше.

А де Ланжере, провожая взглядом удаляющийся поезд, снял шляпу и вытер платком лоб, буркнув себе под нос:

– Фу, слава богу…

В следующее мгновение он услышал в толпе аханье и возгласы. Обернувшись, полицмейстер увидел, как Бертуччи, бросив оркестр, на своей лошади галопом мчится вслед за уезжающим поездом. Де Ланжере вытаращил глаза.

– Он что, сошел с ума? – слабым голосом спросил полицмейстер. – Кого он хочет догнать, а?

– Кажется, я знаю кого, – объявила в толпе его невенчаная жена и захлопала в ладоши, словно поступок Бертуччи мог как-то касаться ее лично.

В поезде Николай Рубинштейн поглядел в окно и удивленно приподнялся:

– Амалия Константиновна… Смотрите, за нами кто-то едет!

– Дашенька! – крикнула Амалия. – Дашенька!

Но та уже все поняла и метнулась в коридор.

Бертуччи, нагнав поезд, перебрался с седла на подножку вагона. Дашенька подала ему руку и помогла забраться в вагон.

– Знаете, я только сейчас понял, – признался потомок итальянцев. – Я совсем не хочу с вами расставаться, Дашенька… кем бы вы ни были.

Лошадь, оставшись без всадника, продолжала бежать за поездом. Тогда баронесса приказала остановиться, забрать животное и закрыть его в особом вагоне для перевозки лошадей. И хотя ее распоряжения были чем-то совершенно неслыханным, ведь поезду не полагалось останавливаться не на станции, машинисту и кондукторам все же пришлось подчиниться.

Меж тем как курьерский поезд мчал Амалию и ее спутников в Санкт-Петербург, другой поезд увозил к польской границе Леона Валевского, который сидел в своей камере в обнимку с коробкой эклеров и вздыхал так, что мог бы разжалобить камень.

Наконец Валевский поглядел в окно, прикинул, что они уже успели отъехать достаточно далеко, и решил, что по жаре эклеры могут испортиться. Открыв коробку, Леон принялся уничтожать прощальный подарок шеф-повара Андре и баронессы

Корф, но тут его ждал сюрприз – в самом большом эклере арестант обнаружил… связку тонких и чрезвычайно острых напильников.

Некоторое время молодой человек сидел, таращась на них и беззвучно шевеля губами. Потому что вспомнил ироническую реплику Амалии о том, что, разумеется, она позаботилась передать ему средства для облегчения побега. И в конце концов Леон решил, что баронесса Корф – чертовски коварная особа, которая всегда поступает так, как хочет, и способна на то, чего от нее не ждешь.

Однако у него была собственная гордость, и меньше всего поляк хотел быть обязанным своим бегством баронессе Корф, которую, по совести, терпеть не мог и которая вообще-то, по логике вещей, являлась его заклятым врагом.

Поэтому он выкинул напильники в щель между досками пола, доел эклеры, вытер о себя руки и вытащил откуда-то – истории так и осталось неизвестным, откуда именно, – предмет, напоминающий дамскую шпильку для волос. Поколдовав над ним, Леон вставил его в замочную скважину, затаил дыхание и мягко повернул…

Через пять минут тот же конвоир, который не без основания подозревал эклеры шеф-повара Андре в том, что они могут содержать недозволенную законом начинку, в одном нижнем белье лежал в камере Леона. Руки конвоира были связаны, а во рту торчал кляп, сделанный из его же носка. Судя по выражению лица солдата, ему данный факт был сильно не по душе.

Валевский переоделся в форму своего стража, огрел того на прощание по голове, чтобы не вздумал сорвать его планы, повернул лежащего без памяти узника лицом к стене, заботливо накрыл одеялом и вышел.

Напоследок Валевский тщательно закрыл за собой дверь.

На ближайшей станции конвоир, из-под фуражки которого задорно торчал вихор светлых волос, отлучился по нужде, да так и не вернулся. И, поскольку поезд не мог ждать, состав отправился без него.

Возможно, конвоир стал жертвой разбойников, которые специализировались исключительно на охранниках арестантских вагонов. Возможно, зачитался романом Дюма или Достоевского и пропустил отправление своего поезда. Или, возможно, встретил девушку своей мечты и решил, что есть на свете дела более важные, чем стеречь мазуриков, которые и без него попадут туда, где им уготовано место. А возможно, просто провалился в параллельное измерение.

Так или иначе, он бесследно исчез.