Сапоги — лицо офицера
Шрифт:
— В Чехословакии, чего греха таить, перед вводом войск Варшавского договора, влияние империалистической пропаганды было большим. И вот на стенах в Праге появились надписи: «Может ли слон раздавить ежа?» Наши танкисты оказались находчивыми, они не стирали эти враждебные лозунги, а только приписали внизу: «А если ежа побрить?» Слушатели всегда одобряют эту шутку…
Подполковник улыбнулся, обвел глазами постные лица.
— Так… Второй распространенный вопрос касается наших вооруженных сил. Наша партия неустанно проводит политику мира. Поэтому наш оборонный бюджет на протяжении
Он сделал хитрую гримасу.
— А объяснять это надо следующим образом…
Все, оказывается, проще пареной репы, позволил еще одну шутку лектор. У американцев-то вся военная промышленность находится под властью монополий, которые беззастенчиво вздувают цены на военную продукцию. Вот их военный бюджет, не будь дураком, и растет. У нас же, благодаря преимуществам социалистической системы, цены постоянны, ни о каких прибылях не может быть и речи, промышленность производит военную продукцию по себестоимости.
— Вот и получается, что мы, при нашем, я бы сказал, разумном бюджете, выпускаем гораздо больше техники, чем американцы… Так что не волнуйтесь, товарищи, партия в этой области отставания не допустит!
Товарищи и не думали волноваться. По их лицам было видно, что они, вежливые люди, слушают внимательно, но длится это уже полтора часа…
— Да, да, я понимаю, мы несколько увлеклись, пора уже и перекурить. Перерыв, товарищи!
Все зашумели, потянулись к дверям, на воздух. С грохотом полетела привязанная шахматная доска, фигуры рассыпали по казарме. Замполит не понял, в чем дело, но смеялся вместе со всеми.
Шутливо толкали Тимоху.
— Вот кто, сука, припер нас сюда! Раз ты коммунист, значит, тоже принимал участие в решениях партии!
Тимоха отшучивался:
— Моя бы воля, я б такую пиздоту и близко к армии не подпускал!
— Как вам нравится басня о военном бюджете? Солдат-то, Бог с ними, а нас зачем же за дураков принимать… — сказал Коровин.
— Ну почему, если исчислять продукцию в ценах 1913 года, любой танк будет стоит тысячи три…
— Да не будьте вы детьми! — загорячился Панкин. — Какие цены? Кому они нужны? При нашей системе можно тратить сколько хочешь и на что хочешь! А военный бюджет можешь иметь неважно какой маленький, чтоб хватило только на выплату пенсий или, положим, на канцелярские расходы…
— Нет, я думаю, все дело в быстроте и четкости банковских операций…
— Да что ты порешь! Какая быстрота и четкость? В наших учреждениях! Мы вот не можем картошку вырастить, чтоб до весны хватило!
— Что ты хер с пальцем сравниваешь! Нет картошки! Большое дело! Да пусть хоть хлеба не будет, хоть водки, никого это особо не взволнует! А танки и пушки должны быть всегда, без перебоев и всяких там временных затруднений.
Если действительно надо, так у нас сделают! — почти
— Да чего ты, Жора, орешь! — примирительно сказал Теличко. — Может, ты частично и прав. Я, пожалуй, думаю, что дело гораздо проще. Ведь каждый, практически, завод выпускает военную продукцию. Если это паровозы, выпускают и танки, если это холодильники, здесь же делают и ракеты, шьют ползунки и шьют, к примеру, солдатские пилотки. И все по символическим ценам, чтобы не сказать бесплатно. А настоящая стоимость вооружения включается в себестоимость невоенной продукции.
— Да что вы над этой мудистикой головы ломаете? Других забот нет, что ли? Пошли в казарму, холодно, — сказал Витя Петров…
Командирский голос
Долго никто не мог понять, почему старший лейтенант Рогозин держится с ними так по-фельдфебельски. К чему этот казарменный язык, громкий голос, бесконечные требования обращаться по уставу? Вроде человек он неплохой, глуповат, правда, по молодости лет, но искренне старается помочь во всем, бегает в штаб выяснять, что не ясно, не жалуется из-за ерунды начальству… Но его манера раздражала. Что за солдафон, в конце концов! Зачем валять дурака перед взрослыми людьми. Наконец раскусили — старший лейтенант подавал пример, именно так, дескать, разговаривают с подчиненными. «Делай, как я!» — вспомнили генерала.
— Нужно запомнить важное правило! — Рогозин расхаживал перед строем. — Никакого панибратства! Никаких там Ваня или Петя. Обращаться только по уставу! Иначе солдаты сядут вам на шею. Главное, отработать командирский голос. Отданная вполголоса команда остается, как правило, не выполненной.
С голосом обстояло из рук вон плохо. Каждый по очереди орал команду, Рогозин терпеливо огорчался.
— Да нет, лейтенант Фишнер, вы кричите, как осел перед случкой! Повторите: «Взво-о-д! Напра-ВО!» — последний слог он выкрикивал с выдыхом, получалось и вправду внушительно.
Мося Фишнер, бледный, с тонкой шеей, явно не вояка, кричал, приседая от натуги. В строю смеялись…
Выяснили, почему у офицеров черные зубы — виной была местная вода. Как объяснили, в ней содержалось много сероводорода и аммиака, она имела неприятный привкус, но зато ее было вдоволь. В маловодных амурских степях это было редкостью. Успокоили — зубы начинают чернеть месяца через три, не раньше.
С едой стало лучше.
После того как на третий день в столовой отказались от еды, майор Назарян устроил общее собрание. Пришел замполит и лейтенант-завстоловой. Коллективный отказ от приема пищи — чрезвычайное происшествие в армии, лейтенанты это знали.
Замполит был очень серьезен.
— Я не согласен с вами, товарищи, по двум причинам, — начал он. — Во-первых, денег у вас пока нет, а полк не располагает средствами, чтобы кормить вас в офицерской столовой. Во-вторых, вы начинаете свою военную службу с акта, который не делает вам, советским офицерам, чести. Какой пример вы подаете солдатам? Выходит, что они люди, так сказать, второго сорта, могут это есть, а вы, молодые офицеры, — голубая кровь, ваши нежные желудки не принимают простой солдатской пищи.