Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3
Шрифт:
„Да здравствует всеобщая справедливость! Но семьи тех, кто сражается против большевиков, — старики, женщины, дети — должны быть казнены, а те, кто не желает работать с советским правительством, — уничтожены голодом…“
„Да здравствует самоопределение народов! Но донских казаков мы вырежем. Малороссов, Литву, Финнов, Эстов, Поляков, всю Сибирь, Армян, Грузин и пр., и пр. вырезать, потому что они самоопределяются, не признавая власти Советов…“
„Это „но“ — роковое и необычайно характерное. Большевики не знают созидательного „да“
Словно — один глаз открыт, другой закрыт, смотришь на лицо — оно повертывается затылком, — видишь — человеческая фигура, а на самом деле кровавый призрак, весь дрожащий от мерзости и вожделения…»
Товарищ Стеклов не стал дальше читать, накрыл рукопись ладонью и поднял холодные глаза на графа, скромно и почтительно потевшего на стуле.
— Старые цитаты, граф.
— То есть, почему же?
Товарищ Стеклов искушенным глазом окинул папки, стоявшие за его спиной в шкафу с ярлыком «Контрреволюция — Париж» и раскрыл одну из них.
— «Общее дело». Статья от 9 октября 1919 года, перепечатанная в 1920 году в нью-йоркском сборнике «Скорбь земли русской».
— Но, товарищ… — Граф быстро проглотил слюну и провел языком по сухим губам. — Разве так важна дата. И разве эмигрантские мозги с тех пор так изменились?
— Цитаты старые, — сухо повторил Стеклов. — И опасные… Кем подписана статья, не знаете?
— Не помню-с… — Граф попробовал взболтнуть свою память, но кроме мути ничего в ней не осело. — Не помню-с… Но разве это существенно? Я цитировал середину статьи по случайно у меня завалявшемуся обрывку эмигрантской газеты…
— Оно и видно, — редактор захлопнул папку и вдруг, словно из вербной свиньи, заструился прерывистый, захлебывающийся визг, — это он смеялся. — Не знаете?.. Забыли? А вот я знаю и не забыл. Статья подписана графом Алексеем Николаевичем Толстым… До свидания, товарищ. Ничего, ничего, не извиняйтесь. В нашей практике всякое бывает. Двери, пожалуйста, закройте — с лестницы дует.
<1924>
РАЗГОВОР С ДЕДУШКОЙ *
— Дедушка, что такое демократ?
— Демократом, дружок, называется такой человек, который желает народовластия.
— А что такое народ, дедушка?
— Народ — это все мы. Все, населяющие страну.
— И профессора, и шоферы?
— Ну конечно.
— А кого, дедушка, больше: профессоров или шоферов?
— Шоферов, разумеется, больше. Но почему ты об этом спрашиваешь?
— Потому что шоферы могут напутать. Разве они умеют управлять страной? Это же не такси…
— Они, милый, управлять и не будут. Они будут только подавать голос за ученых профессоров-политиков.
—
— Нет, заставить нельзя.
— Так как же, дедушка. Вот они сами себя и выберут. Что ты тогда будешь делать?
— Ты еще маленький. Складывай свои кубики…
— Не хочу. Складывай сам… А скажи, дедушка, дураки — тоже народ?
— Гм… Дураки, милый, не класс, не партия, не профессия… Это все равно, если бы ты спросил: блондины — тоже народ?
— Нет, уж ты не увиливай… При чем тут блондины и классы? Дураки — народ?
— Пожалуй, народ.
— И много их, дедушка?
— Очень много. Больше, чем надо.
— Большинство, дедушка?
— Пожалуй, что большинство.
— Так как же? Де-душ-ка! Раз глупое большинство, так оно же натворит большие глупости… А?
— А мы поправим.
— А они вас побьют…
— Как так побьют? Что ты за чепуху городишь.
— Ничуть не чепуха. Возьмут палку и скажут: нас больше! И не надо нам ваших умностей, хотим жить, как свиньи и дураки. И палкой вас хлопнут, чтоб не мешали. Что тогда, дедушка?
— Глупости.
— Да? А ты не читал, как в Берлине в парламенте драка была? Зловредные дураки дерутся, председатель в колокольчик звонит, а умные — молчат. И дерутся, и свистят, и ногами топают, как в конюшне. Разве не бывает?.. Дедушка, а женщины тоже должны право голоса иметь?
— Ну конечно!
— Отчего же в некоторых демократических странах они безголосые? Как сумасшедшие или воришки какие-нибудь. Ведь женщины же бывают умные, справедливые, добрые… Вот как мама, например. Даже республиканки между ними бывают. Я сам читал, дедушка, — Екатерина Великая писала: «Душа моя всегда была отменно республиканской». А может быть, их боятся, дедушка?
— Почему же боятся?
— Да вот дядя Петя говорит, что женщины «консервативны»… Ты как думаешь?.. Молчишь? Ну, ладно. Не понимаю я еще одной штуки. В Америке были выборы — республиканцы голосовали за одного человека, а демократы за другого. Разве республиканцы и демократы не всегда вместе? А я думал, что они как чай с сахаром…
— Много ты понимаешь…
— Что ж… Я не профессор… А вот еще, дедушка, ну, пожалуйста, бывают демократические танцы?
— Что это ты еще выдумал?
— Ничего не выдумал. В газетах вот пишут: там-то и там-то будет демократическая вечеринка с танцами. Бывают, значит, и монархические с танцами? Так, дедушка, если танцы у них одинаковые, то дешевле же вместе танцевать. И интереснее? А?
— Ты глуп, друг мой.
— Глуп, дедушка, верно. Книг для меня не пишут… Что же мне делать? Я все передовицы читаю — оттого и глуп. Так вот я по глупости своей и рассуждаю: если бы вместо вечеринок ваших с танцами да докладов с прениями — это же, дедушка, вроде бокса — ну, хоть бы детский журнал затеяли или приют открыли для русских детей — пользы бы больше было. Как ты думаешь, дедушка?