Саша
Шрифт:
– Эх, - говорю, - не вам бы на нее обижаться! За кого она теперь в четырех стенах-то замкнута?
– Как же быть?
– вскрикнул.
– Ну, я пойду к дяде, побегу! Я в ноги им кинусь, молить-просить их буду!.
– Вряд ли послушают.
– Да я Сашу видеть хочу! Пусть они мне голову снимут, а я Сашу увижу! Пойду!
Я испугалась: что тут будет? Чтоб еще хуже не натворилось!
Он торопливо так к дому барскому идет, а я себе за ним
– Саша! Что ж ты?
– говорю ей.
– У меня вчуже сердце замирает, а ты себе не шелохнешься, не шевельнешься!
– Ах, милая!
– ответила, усмехаючись.
– Сядь да утишься: не из тучи гром! Ты меня спроси, я лучше знаю - расскажу.
– Да ведь он к господам пошел!
– Знаю, что к господам пошел. И храбр он, пока идет; а лицом к лицу станет, руки у него опустятся - оробеет. Я знаю его; поверь моему слову!
Я все-таки успокоиться не могу, все жду - вот крик, шум, беготня поднимется. Но все тихо; часы идут. Не вытерпела я, прокралась к господской комнате; а там уж темно - спят.
Смущенная, я воротилась к Саше: что ж это такое?
А Саша только глянула на меня да усмехнулась.
На другой день Сашу шлют и за хлебом к чаю, Сашу шлют и к портнихе. Ключница рвет и мечет в гневе; кучер Саше ворота настежь растворяет, шутит с ней; повар (он в тот день тверез был) кричит на всех, швыряет дровами по избе. Парни хохочут. Я уж не знаю, что и думать.
– Саша!
– говорю.- Что ты мыслишь? Как же это? Его послушались, что ли? Как же пускают тебя?
– Да, верно, ублажил их, - говорит.- Ты не тревожься по-пустому. Люди не враги себе: они подумали и все уладили себе не в обиду.
– Лучше ты, Саша, заплачь, - говорю.
– Видно, тебе слез-то девать некуда! У меня ж не обильно, - ответила.
Свиделась Саша с ним, но веселья у ней не прибыло.
– Что ж, Саша, рад-то, думаю, как был?
– Рад, - ответила.
– А сладил-то все это как?
– Поклялся им, побожился, что жениться на мне не женится. Присягнул им - теперь они спокойны: пусть его утешается!
– Хоть и обидно, - говорю, - да все тревоги такой не будет. А, может, после…
– Попусту и не надейся, - перебила меня, - он пуглив больно. Не всякую ведь любовь в люди показать хочется, милая! Как не цветно наряжена, не красно убрана, то дома, в уголке под лавку хоронят: «Сиди, любовь, утешай меня, а в люди не выходи, - осудят люди и хозяина пристыдят».
– Ах, Саша, - говорю, - он любит тебя!
– Ах, себя-то самого еще больше любит, скажу тебе.
– Нет, не греши, Саша. Это его просто обошли, отуманили; потерялся он, а любить любит. Как убивался по тебе!
– А вот как. Мальчишка из чужого сада себе яблоко добудет, и бьют его за то, - ведь он плачет, а яблоко отдать не хочется.
– Все ты, Саша, горе себе выискиваешь, словно им только и живется тебе.
– Какое горе! Ей-богу, не горе! Так, мысли мои.
Все она в тех мыслях, да думах, да в раздумье, мало говорила, мало и глядела на что.
А он тревожится, спрашивает ее, потом подозревать стал: «Другого любишь!» И как он плакался, жаловался! Как ее и молил горячо, и обижал горько!
– Саша, Саша!
– говорю ей.
– Подумай ты да уладь свои дела! Ведь измучитесь вы без толку. Как он тебе покорен, как любит! Ну, что тебе не по нраву, ты прямо скажи, просто научи его.
– На целый век не научишь, голубушка! Эта грамотка не дается ученьем. Нет, уж полно мне вчерашнего дня все искать.
– А зажили бы вы хорошо, этак в любви, в согласии тогда!
– При нашей бедности такие нежности!
– смеется, а сама все о чем-то мыслит.
– Знаешь, - говорит опять, - попросила б я смерти себе, да могила темна!
– Бог с тобою, Саша!
– Погоди, погоди!
– перебила.
– А он думает, что я другого полюбила, да кого же? Некого мне полюбить! Не хочу, не могу… Что тратиться по-пустому? Кто скуп, тот не глуп…
И, бывало, как начнет, то уж чего-чего она тебе не доведет.
Господи! Какой содом у нас был тогда в целом доме! Барыня с барином ссорится, что на коляске прокупился; барин морщится да стонет; наш ревнует; ключница воюет с людьми… На нее, на ключницу, бывало, как найдет - по целым неделям так и жалит. Повар, слава богу, тогда пил все, так весел ходил и увещевал только, чтоб жили мы дружно.
Саша еще задумчивей стала и от него бегала. Никуда ее не вызовешь ни погулять, ни пройтись. Только в монастырь по воскресеньям ходила. Потом и к ней монахиня стала наведываться, - худая такая, хилая; ходила, на палочку опираючись, а лицо этакое спокойное, - оттого, верно, что все она молитвы читала. Прибрела раз эта монахиня, и Саша ее к барыне повела. Сидела монахиня долго там, и Сашу призывали, и барыня монахиню чаем угощала, и велела отвезти в коляске в монастырь. Спрашивала я у Саши:
– Что такое это?
– Погоди, - говорит, - все узнаешь.
Вечером вижу - Саша узелок связывает. Удивилась я, на что она это делает… Вижу - и рубашки туда уложила, и деньжонки свои.
– Саша, да скажи, что это такое будет? Куда ты сбираешься?
– Прощай, голубушка!
– ответила.- Живи - не тужи, понемножку плачь, понемножку радуйся, за чужим не гоняйся, а своего… боже сохрани, - своего не трать! Помни, что глупому сыну не в помощь богатство.