Сашенька
Шрифт:
Наконец Ваня тронул жену за руку.
— Положим их в кроватки! — сказал он. Они подоткнули одеяльца детей, потом потихоньку вышли из комнаты, сели на краешек дивана у распахнутых створчатых дверей. В ночной тишине громко хлопнула дверца автомобиля.
— Ваня! Это они? За нами? — Сашенька бросилась к нему на шею.
Он стал успокаивать жену своими неловкими руками, их грубая сила была такой любимой, такой родной.
— Нет, это не они. Пока не они, — прошептал он. — Мы должны спокойно все обдумать. Перестань плакать, девочка! Соберись. Ради детей…
Он стал ловить ртом воздух, Сашенька непроизвольно
Она вышла из комнаты. Умылась холодной водой. Оба стали мыслить на удивление трезво.
— Ваня, мы не можем застрелиться, потому что…
— Сталин называет самоубийства «плевком в лицо партии». Мы избавимся от боли, но наши дети будут обречены. Партия за все заставит ответить наших детей.
— Значит, мы убьем себя и детей. Сегодня ночью. Сейчас, Ваня. Мы умрем вместе и будем вместе всегда. Всегда! — Странно, однако Сашенька верила в жизнь после смерти. В вечность. В это верил ее дед-раввин, а она, коммунистка, всегда избегала подобных мыслей.
Теперь эти забытые слова из Туробина пришли ей на память: Зохар 13, Великая книга, Сердце Каббалы [11] , Небеса и геенна огненная, големы [12] и дибики [13] , которые являлись тем, кого проклял дурной глаз; мир духов был так далек от научного марксизма и диалектического материализма. Однако сейчас она представляла себе свою душу и любовь, воспарившую над бренным телом. Там она встретит своих родителей. Обоих, молодых. Они все снова будут вместе! Сашенька вытащила наган из-под Ваниной форменной фуражки. Она еще не забыла, как стрелять.
11
Мистическое еврейское учение.
12
В еврейском фольклоре глиняная фигура, наделяемая жизнью с помощью магической процедуры.
13
Злобный дух, который может вселиться в живого человека.
— И ты в это веришь? — спросил Ваня.
— Я верю. Мы все попадем на небеса.
— Может, ты и права. Если за нами придут, мы убьем детей, а потом себя. Значит, решено. — Но когда Сашенька повернулась чтобы идти в спальню, Ваня схватил ее за руку, забрал пистолет и положил назад в кобуру.
Он крепко обнял жену и прошептал:
— Я не смогу. Не смогу. А ты?
Она отрицательно покачала головой. Уже перевалило за пол ночь, Сашенька начала мыслить более здраво.
— У нас нет времени на слезы, верно, Ванечка?
— Таместь на нас что-то. Но я не знаю, что именно.
— Гидеон упомянул «греков и римлян», а потом арестовали Менделя. О нас Беня Гольден ничего не знает.
— А если он провокатор? Шпион? Негодяй?
— Возможно… — Сашенька была настолько напугана, что готова была обвинять собственного любовника.
Неужели в этом все дело? Неужели Беня разрушил ее семью? Потом на нее нахлынула новая волна предположений. — А может, это
Он развел руками.
— Должна быть причина, — согласился он с ней. — Но органам и не нужно искать причину.
В этот момент они услышали, как скрипнули ворота.
— Это они, Ваня. Я люблю вас. Ваня, Снегурочка, Карло. Если кто-нибудь из нас останется в живых — ой, Ваня… Может, покончим с мучениями? Где «бульдог»?
Они держались за руки. В его руке появился пистолет, они зажали его прохладную сталь между своими ладонями, как будто это была стальная связующая нить их любви. Минуты тянулись невероятно медленно.
В тишине раздался свист, из тенистого сада появилась фигура в белом капюшоне.
Ваня поднял наган, спустился по деревянной лестнице.
— Кто там? Я буду стрелять. Я заберу вас с собой, сволочи!
27
— У меня всего пара минут, — произнес гость, сбрасывая кавказский капюшон, который он привык носить еще со времен петроградских зим.
— Ой, Ираклий, слава богу, ты пришел! — Сашенька поцеловала Сатинова и не отпускала его. — С нами все будет хорошо, так ведь? Ты пришел, чтобы сказать, что все разрешилось? С кем нужно поговорить? Скажи!
Они погасили свет на веранде, Ираклий Сатинов сел за стол возле Сашеньки и Вани. Она плеснула всем троим армянского коньяка.
— Все будет хорошо, правда? — снова беспокоилась она. — Нам все снится, да? Ираклий, что нам делать?
— Сашенька, помолчи, — оборвал ее муж. — Дай ему сказать. Сатинов кивнул, в темноте блеснули его прищуренные глаза.
— Слушайте внимательно, — начал Сатинов. — Мне не известны подробности, но я знаю, что-то изменилось. Мендель в разработке, и на тебя что-то нарыли.
— На меня? — воскликнула Сашенька. — Ваня, разводись со мной! Я застрелюсь.
— Сашенька, выслушай Ираклия, — сказал Ваня.
— Сейчас не об этом, — бросил Сатинов. — Я думал… о детях. У Сашеньки кровь застучала в висках.
— Может, мне лично встретиться с Берией? Я готова на все. Все! Я бы убедила Лаврентия Павловича…
Сатинов покачал головой, Сашенька почувствовала, как дрожь пробежала по его телу. У него даже не было времени обсудить их судьбу. Лишь судьбу детей.
— Я могла бы написать товарищу Сталину. Он меня знает, мы знакомы с марта 1917 года, когда я работала машинисткой у Ленина… Он меня знает.
Сатинов метнул на нее взгляд, и она поняла, что приказ идет с самого верха.
— Вы должны сейчас думать только о детях, — просто сказал гость.
— О боже! — прошептала Сашенька, перед ее глазами закружились красные точки. — Их отправят в один их этих детдомов. Над ними будут издеваться, оскорблять, убивать. Дети Троцкого мертвы. И дети Каменева. Вся семья Зиновьевых. Я знаю, что происходит в этих приютах…
— Тихо, Сашенька. Ираклий! Так что нам делать? — спросил Ваня.
— Дети могут у кого-нибудь пожить? — спросил Сатинов. Сашенька знала, что Гидеон с Мушью сами ходят по краю, другая его дочь Виктория настолько фанатично предана партии, что никогда не согласится помочь испорченным детям «врагов народа»; Мендель уже в застенках Лубянки, а родителей Вани, вероятно, арестуют сразу после их с Ваней ареста.